Все люди - враги - Ричард Олдингтон

— Я всегда буду вам благодарен за это убежище, которое вы предоставили мне, когда я только демобилизовался.

— Ну вот! — сказал Уотертон, засмеявшись. — Какие пустяки. Ведь вы же платили за него.

— Нет, это вовсе не пустяки. Для меня это было чрезвычайно важно. Вы, пожалуй, не поймете меня, если я скажу, что ваш поступок вернул меня к жизни.

Уотертон посмотрел на него с изумлением и опять засмеялся.

— Нет, мне, пожалуй, это действительно непонятно.

— Ну, не буду пытаться объяснить. Но уж это-то вы можете понять, я чувствую себя вашим должником, и долг мой до сих пор не оплачен. Уж сколько лет я собирался сказать вам об этом. — Он помолчал, потом как-то смущенно добавил: — Если я могу сейчас или когда-либо в будущем быть вам полезным, пожалуйста, располагайте мной.

— Вы очень добры. Я буду помнить об этом. Но сейчас, мне кажется, в этом нет необходимости.

— Вы удовлетворены своей жизнью? — спросил Тони. — Вы счастливы или, может быть, могли быть счастливы, если бы…

Он собирался сказать «если бы у вас было немножко больше денег», но удержался. Уотертон засмеялся чуть-чуть язвительно.

— Сфера моей жизненной деятельности поневоле очень ограничена: вы знаете, что до войны я был актером.

— Да.

— Мне, разумеется, нечего думать о возвращении на сцену. Я не могу рассчитывать ни на какую роль.

Мысль заняться скульптурой, конечно, была с самого начала обречена на провал. Раза два-три я брался за конторскую работу, но потом бросал. Теперь я даю театральное обозрение для одной из вечерних газет. Я пробовал было научиться писать на машинке, но с одной рукой это безнадежное дело. Во всяком случае, журналистика лучшее занятие из всех для меня возможных. Я все-таки сохраняю связь с театром.

— Так что вы не испытываете недовольства своей жизнью?

Уотертон пожал плечами.

— А какой от этого толк?

— А вот я недоволен своей жизнью, — сказал Тони, сразу переходя к самой сути, — и замышляю большие перемены.

— Вы недовольны?! — воскликнул Уотертон. — А я-то всегда считал вас исключительно удачливым и счастливым человеком. Замечательная служба, очаровательная жена, прелестный загородный дом и городская квартира. Я всегда мечтал иметь возможность почаще выезжать за город. — Тони мысленно отметил эту деталь. — Не понимаю, чем вам быть недовольным? Может быть, вам нужно отдохнуть?

Тони вздохнул. Он с ужасающей ясностью предвидел, что каждый будет советовать ему отдохнуть.

— Во-первых, — сказал он медленно, — я пришел к заключению, что деловая жизнь — это смерть. Хуже того, это постепенное отмирание всех жизненных инстинктов и чувств. По крайней мере, для меня. Я не говорю, что для всех, хотя не вижу, как это может быть иначе. Вместо того чтобы распоряжаться собой, своей жизнью, человек распоряжается вещами; чувства подменяются возбуждающими средствами, беседы — вечеринками, дружба — своекорыстием, искусство — спортивными состязаниями, и так во всем.

Труд и торговля — необходимые элементы жизни, но делячество — это паразитизм, искусство эксплуатировать и труд и торговлю. С моей точки зрения, это — предательство по отношению к самому главному.

Делячество обогащает немногих, большинство обрекает на нищету и никому, в сущности, не даёт жить по-настоящему.

— Гм, — задумчиво протянул Уотертон. — И что же вы намерены с этим делать?

— Бросить все. Я вовсе не собираюсь разыгрывать из себя Дон-Кихота и расшибаться вдребезги, сражаясь с их бумагопрядильными мельницами. Делячество — это действующее предприятие. Это наш современный способ действий, а я считаю такой способ неправильным, он губит мою жизнь. Поймите меня.

Я верю в труд, я признаю торговлю, когда эта торговля честная; но я не признаю этой громадной паразитической организации, которая называет себя «деловой жизнью». Я не могу изменить ее, но, во всяком случае, мне нет надобности ни активно поддерживать ее, ни извлекать из нее деньги.

— Но вы не можете избежать этого. Если вы откажетесь от своих денег, вам либо придется голодать, либо работать на кого-нибудь, и вам будет много хуже, чем теперь. А жить на проценты с капитала, это прямо или косвенно жить за счет того, что вы называете действующим предприятием.

— Вы полагаете, я не задумывался над этим? — нетерпеливо вскричал Тони. — Нет, все это я решал со своей совестью. Но бросить все — это, так сказать, негативная сторона вопроса. Положительная — заключается в том, что я перестану считать жизнь пустым времяпровождением и отдавать ему все свое время. Мне не нужны деньги, мне нужна жизнь. Есть миллионы вещей, которые я хочу видеть, делать и которыми хочу наслаждаться. В некотором смысле я собираюсь посвятить себя искусству жить, и небольшой срок, который мне осталось провести на этой прекрасной земле, употребить на то, чтобы изведать все, что на ней есть лучшего. Я хочу вступить в права владения.

— Это звучит гордо, — сказал Уотертон не совсем убежденно, — если только у вас есть деньги. Но не надоест ли вам это через какое-то время?

— Надоест! — воскликнул Тони, вспыхнув. — Единственно, что мне надоедает, это разыгрывать из себя дурака в какой-то конторе ради того, чтобы загребать деньги, которые мне не нужны, и принуждать себя к бессмысленной отвратительной жизни тех, кто поклоняется деньгам. Нет, мне не надоест!

— Приходится, по-видимому, признать, что вы правы, раз это вас так сильно задевает, — согласился Уотертон. — А как ваша жена? Она одобряет это?

— В том-то все и дело, — сказал Тони грустно. — Я ей еще ничего не говорил.

— Мне кажется, вам, пожалуй, следовало бы обсудить это с ней, — мягко посоветовал Уотертон.

— Конечно, следовало бы. И что я до сих пор этого не сделал, означает, по-видимому, что я не мог этого сделать. В принципе я, так сказать, уже все решил. Единственное, что меня мучит, это вопрос, имею ли я право пойти к Маргарит и объявить ей о свершившемся факте, — ведь это неизбежно отразится на ее жизни.

— Да, это трудный вопрос, — помолчав, промолвил Уотертон, — и я не думаю, чтобы кто-нибудь мог вам тут что-то посоветовать. По всем правилам морали, принятым, как говорится, среди порядочных людей, мне, вероятно, следовало бы уговорить вас, чтобы вы, не откладывая, посвятили ее в ваши планы.

Но у вас, очевидно, есть какие-то достаточно веские основания не делать этого. Вы думаете, она будет против?

— Я в этом совершенно уверен. И со своей точки зрения она будет права. Она желает вести определенный образ жизни, который мне ненавистен, а это до известной степени зависит от того, буду ли я по-прежнему как послушный пай-мальчик и примерный Деляга загребать все больше и больше денег. После того как я в течение целого ряда лет беспрекословно подчинялся условиям этой сделки, могу ли я так вот сразу отказаться от нее?

— Этого никто, кроме вас, решить не может, — сказал Уотертон. — Как холостяк, я скажу, что, по-моему, большинство браков вырождается сейчас в какую-то грызню за верховодство. Чья возьмет? Женщины всегда говорят, что мужчины — деспоты, а мужчины — что женщины. Не знаю. Я ведь, со стороны смотрю. Если нет полного взаимопонимания, — а оно очень редко бывает, — я бы посоветовал терпимость и обоюдные уступки. Правда, не во всем можно уступать.