Останкино 2067 - Виталий Сертаков

Главный мужчина в шляпе улыбается одним ртом. Он смотрит на своего распластавшегося товарища; тот наверняка не проснется. Из коридора приходят еще два гражданина в плащах, один принимается деловито менять оружие в руках поверженных «амазонок». Их шокеры и «сонники» он бросает в большую мягкую сумку, а вместо них вкладывает в руки девушкам огнестрельное. Второй запирает окна, берет в руки пистолет с глушителем и трижды стреляет в диван и в кресло. Клочьями вылетает обшивка.

– Это тебе не мальчишек кнутом охаживать, – ласково говорит «бархатный» мужчина Рафаэле.

Они стоят вплотную, лицом к лицу, и между ними пробегает такой разряд ярости, что не нужны никакие шокеры: можно испепелить даже камень.

– Ненавижу… – одними губами произносит донна, затем начинает дрожать и валиться на бок.

– Как я ждал этого момента! – Бархатный подхватывает полы плаща, садится на корточки и нежно гладит донну по щеке. – Как я ждал, когда эта сука сделает ошибку. Теперь мы это «розовое» гнездо выжжем дотла. Давайте сюда труп!

Застывшие глаза донны смотрят в никуда. Двое в плащах заносят в комнату мешок, расстегивают и вываливают на ковер тело того самого охранника, которого я усыпил возле порога. Только теперь это действительно труп, у парня вся грудь черная от крови. Мужчина в шляпе принимает из рук помощника окровавленный нож и тщательно загибает вокруг рукоятки вялые пальцы донны. После этого снимает перчатки, складывает в пакет и отправляет за пазуху.

Они не оставляют после себя личных мелочей.

Меня никто не замечает, меня обходят, словно предмет интерьера.

– Яник, – зовет мисс Лилиан, – Яник, иди ко мне…

– Нет.

– Янечка, не валяй дурака, я соскучилась… Ты был такой потешный внизу, с резиновым носом!

Она откидывает одеяло и оказывается по горло затянута в такой же пуленепробиваемый плащ. Она сдает боевые шокеры деловитому дяденьке в шляпе, скидывает кевлар и тянется ко мне.

– Нет, – говорю я и отодвигаюсь в угол.

Это моя жена.

Это она отбирала среди осведомительниц девушек, которых потом не жалко пустить в расход.

– Он не помнит, частичное замещение, – говорит кто-то сзади.

Я чувствую холодок на шее и не успеваю отстраниться. Ноги становятся ватными; в четыре руки меня шустро укладывают на носилки и укрывают с головой. Мне жутко не хочется изображать мертвеца, но не могу даже пошевелить бровью. Сонник начинает действовать, надо мной склоняется заботливое вытянутое лицо мисс Лилиан. Последнее, что я чувствую, – как с шеи снимают медальон.

– Этого – сразу на раскодировку. – Мужчина в серой шляпе смеется. – Не то натворит нам делов, шустрик…

Он осторожно приоткрыл глаза. Рассеяный свет, белый потолок. Рядом никого не было. Наверное, техники не ожидали, что он проснется так рано. После дозы снотворного в горле стоял противный жесткий ком, как будто наглотался наждака, и не сразу сфокусировалось зрение. Голова лежала на подушке, ноги кто-то заботливо укутал одеяльцем, станину с оборудованием откатили в сторону.

Приборная доска за пультом не светилась, оба кресла операторов покачивались пустые, откуда-то издалека доносился смех. Януш скосил глаза на большой настенный циферблат и потрогал за шиворотом. Медальон с чипом пропал, зато на стуле, среди мелочей из его карманов, лежала проглаженная больничная пижама. Януш прочел надпись на кармашке. «Частная клиника «Новая жизнь»».

Что за бред?! Разве он не в Останкино?

Часы показывали десять утра.

После укола он проспал всю ночь.

Полонский откинул одеяло, сел, прислушиваясь к своим ощущениям. Вчерашний вечер он помнил смутно. Кажется, с кем-то подрался. Кажется, его оглушили сонником.

Стоило подняться на ноги, как началось головокружение. Он схватился за спинку кровати и внимательно осмотрел комнату. Ничего общего со знакомыми помещениями в хозяйстве Гирина. И ничего общего с грязным подвалом, куда привозила его Коко. Тот вечер с Костадисом он помнил отчетливо, что не могло не радовать. По крайней мере наркотик не отшиб память.

Чтобы не торчать голым, он с неохотой влез в пижаму. Судя по всему, частная клиника «Новая жизнь» снабжалась не хуже, чем правительственные лаборатории, но при этом активно нарушала закон. Потому что здесь имелся полный комплект оборудования, ничем не хуже, чем в отделе перфоменса.

Итак, это либо подпольная лаборатория под крылом федералов, либо… частная вотчина Сибиренко. Единственное окно закрывал плотный частокол жалюзи. Но даже в щелочки виднелась густая стена деревьев. Тишину нарушало тиканье часов и неясное бормотание скринов.

Чувствуя себя невидимкой, он выбрался из бокса, прошел вдоль стеклянной перегородки, миновал ряд пустых кресел перед скринами. Он так задумался, что не сразу обратил внимание на экраны – везде показывали одно и то же. Толпу празднично одетых людей, сидящих в амфитеатре, взрывы смеха и бурных аплодисментов. Януш обнаружил окно без жалюзи, но с прозрачной решеткой из кевлара и полным отсутствием форточек. Как он и подозревал, за окном шелестели кронами клены. Разевая клюв, пролетела ворона. Впрочем, толстые звуконепроницаемые стекла заглушали карканье.

В коридоре тоже никого не было. Даже в курилке не витал запах табака. Недоумевая, Полонский остановился на перекрестке двух коротких коридоров. Дальше идти было некуда. Двери стояли запертые, из динамиков доносился один и тот же звук – неясное басовитое бормотание, затем короткое туше на саксафонах, овации и снова бормотание.

Януш взглянул на очередной циферблат. Десять ноль семь. Он ничего не понимал; прошелся вдоль ряда дверей, бесцельно дергая ручки.

Наконец он забрел на кухню, где ждало смешное открытие. Посуда была перемыта, столики и барная стойка светились чистотой, зато огромный мусорный мешок был под завязку забит бутылками и пустыми контейнерами от готовых завтраков. Складывалось впечатление, что еще накануне здесь питалось не меньше дюжины людей.

Тут он впервые взглянул на себя в зеркало и обомлел. На щеках колосилась щетина, зато волосы с головы сбрили «под ноль». Вместо волос на глянцевой коже красовались зеленые следы от присосок.

Судя по щетине, он проспал в боксе двое суток.

Все объяснялось проще простого: Полонскому хотелось захохотать и ударить себя по голове. Было не десять утра, а десять вечера, и десять вечера субботы. В Центральном зале Останкино шел концерт, большое квартальное сборище. С участием всех, кто что-то значит, с пригласительными, фуршетом, банкетом и танцами для тех, кто высидит основную часть программы.

«…B номинации «Лучшая роль второго плана» награждается…»

Океан огней, парящие под открытым небом люстры, распахнутый в звездное небо купол.

«…От лица губернатора поздравить с успехом создателей персонального шоу «Шербет» и пожелать им…»