Между ветром и песком - Ольга Антер

наказан и что должен сделать. Теперь я знаю. Пойдем, Аори. Я отведу тебя к Сердцу.

Она развернулась и изо всех сил бросилась к храму. Быстрее! Достаточно одного крика тоо, и стража будет здесь спустя считанные секунды. Их так мало осталось, Шуким умело тянул время, но она еще успевает.

Оттолкнувшись от холодного камня, Аори подпрыгнула, вцепилась в край окна и, подтянувшись, села на него верхом.

И оглянулась.

Тоо замер на границе освещенного пятна. Не кричал, не звал стражу, не бежал следом. Просто стоял и смотрел Аори вслед, и его жизнь птахой трепетала на кончиках пальцев.

Она спрыгнула вниз. В песок, а не на мелкую мозаичную плитку в тени высоких колонн.

– Я верю, – беспомощно прошептала Аори, вернувшись к тоо. – Верю, что где-то очень далеко Харру держит ниточку моего пути.

Их связали вместе по трое, по четверо. Дорогу до Таэлита Аори не запомнила – она едва плелась, уткнувшись под ноги. Пропущенная через кольцо на поясе веревка натягивалась каждый раз, когда чужачка отставала от невысокого араха с багровым рубцом на плече. Он тяжело топал впереди, и, когда Аори случайно наступила ему на пятку, не глядя ткнул локтем назад, попав ей прямо под ребра.

Впрочем, веревка натягивалась еще сильнее, когда мешкала пожилая арашни позади. А она едва ковыляла на заплетающихся ногах, то и дело спотыкаясь и налетая на Аори. Каждый раз арашни извинялась и даже подбадривала так ласково, что ком в горле стоял. Что за нее рассчитывает получить Нераим, неужели недостаточно она пережила?

День перевалил далеко за середину, и их жалкую вереницу то и дело обгоняли всадники на ящерах. Ближе к Таэлиту мимо пропылил целый караван. Погонщики загодя спихнули пленников с тропы, чтобы никто не попал под лапы могучим грузовым ящерам. Они не неслись так, как верховые, но от тяжелых шагов дрожала земля. Звери, равно как и погонщики на их спинах, не обратили на сгрудившихся на обочине рабов никакого внимания.

Их снова выгнали на дорогу, поигрывая плетями, а иногда и пуская их в ход против тех, на кого указывал Нераим. А ему, казалось, доставляло удовольствие скользить взглядом по скорбной процессии, выискивая непокорных. За его поясом торчал свернутый черный кнут, и шипастый наконечник покачивался в такт шагам.

Пыль пеленой легла на ресницы, и Аори брела, практически опустив веки. Она пришла в себя, лишь когда давящий на плечи жар ненадолго ослаб.

Высоко над головой ветер трепал треугольный полотняный полог. Растягивающие его шесты накренились, каждая в свою сторону, и, казалось, только материя удерживает навес от падения. Он скрипел характерным костяным звуком при каждом порыве и при каждом движении дозорного араха, устроившегося на вышке в тени. Он безразлично мазнул взглядом по живому товару – в базарные дни приходило по три-четыре таких процессии.

Двое стражников неторопливо рылись в корзинах худого, как скелет, раздраженного торговца, еще трое, очевидно утомившись, лениво перекидывались в карты в тени навеса. Те, кто ждал своей очереди под палящим сквозь облака солнцем, то и дело бросали на них полные ненависти взгляды.

Нераима у этих ворот знали прекрасно. Стандартная мзда незаметно перекочевала из его рук в руки старшего по караулу, и маленький пеший караван вошел в Таэлит.

Первыми их встретили запахи. Тугие, почти осязаемые ароматы трущоб у невольничьего рынка, въевшиеся равно в камни и в обитателей – попрошаек, калек, девок из тех, что не отказывают никому, обслуживая прямо у городской стены. Как раз они смотрели на вереницу рабов без особого интереса, а вот нищие, лишенные страха и разума, бросились наперерез, потянули руки, выпрашивая мелкую монетку или глоток чистой воды.

Плети взлетели в воздух, безжалостно впились в тела. Попрошайки с воем прыснули в стороны, перепало и воришкам, что затесались между них, надеясь забраться в карманы торговцев в случившейся сутолоке.

Дрожа, рабы жались друг к другу, вжимая головы в плечи от свиста плетей. Трижды пришлось погонщикам рявкнуть, чтобы на подгибающихся ногах первые из пленников двинулись дальше, вдоль лачуг из плавника и неопрятных глиняных лепешек поверх, без дверей и окон, без очагов и всего, что делает убежище домом.

Из щели между развалюхами выскочил тощий – ребра наружу – бурый шакал и метнулся прямо под ноги Нераиму. Когда торговец с отвращением протянул его кнутом вдоль хребта, зверь покатился по земле, визжа и загребая лапами грязь. Нераим замахнулся снова, но на этот раз не попал и, выругавшись, свернул бич и сунул обратно за пояс.

Аори едва переставляла ноги, глотала пыль там, где могла бы вызвать дождь. Простое движение потоков, вера и обновление, и сухие облака разродятся водой. Она прольется с небес, и прах превратится в грязь, в напоминание, которым не напиться. И ненависть человеческая вспыхнет раньше, чем последние капли испарятся с песка.

Узкая душная улочка вывела их прямо к площади перед рынком. Торговый день закончился, и высокие ворота уже закрыли на большой висячий замок. Сразу за площадью начинались загоны для рабов – длинные сдвоенные клети, небрежно накрытые сухими пальмовыми листьями.

Скорбная вереница потянулась поперек вытоптанной в теле города проплешины, как гусеница по листу. Таэлит зримо менялся у другого края площади – там высились настоящие дворцы, отгородившись высокими остроконечными оградами от рядов покосившихся лачуг. Островками роскоши зеленели аккуратные клумбы с мелкими соцветиями в глубине украшенных шипами веток.

Перед центральным белоснежным дворцом бил настоящий фонтан. И там, где дома арахов завершались кирпичными куполами, на остроконечной крыше ярко алела черепица. Далеко вперед, бросая тень на играющие бликами струи, выступал широкий парадный балкон.

Нищие давно уяснили, чего будет стоить прикосновение к кованым воротам, и все свои проклятия слали из надежных укрытий подворотен. Вот только непохоже, чтоб хотя бы одно из них достигло цели.

Арашни в ярком платье цвета полуденного неба сидела на балконе, закинув ногу на ногу и лениво покачивая пузатым бокалом. Вино маслянисто обволакивало стенки, наползало слоями на свои собственные следы и изредка касалось пухлых губ. Они изогнулись в ехидной усмешке, когда арашни поймала взгляд одной из рабынь – высокой, фигуристой, с когда-то светлой, а теперь обожженной до красноты кожей. Поводок натягивался при каждом шаге, но пленница не сутулилась, не пыталась как-то облегчить свою участь.

Чужачка отвела взгляд, не приняв вызова. Разочарованно вздохнув, арашни села поудобнее и продолжила любоваться закатом – точнее, рыжим пламенем, разлитым по облакам, заменявшим его на Таэлите.

Небесный костер догорел, истаяли и его последние отблески. Дневное болезненное тепло оставило засыпающий город,