Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов

— Прихлопнем, ваше высокопревосходительство.

— Пора бы уже, любезный.

— Дайте нам еще несколько деньков — улов будет богаче. Мы высветили более ста преступных личностей. С помощью летучих филеров Зубатова…

— Знаю. Но пока все мелкота, не правда ли?

— Крупные агенты «Искры», как я уже докладывал вам письменно, скоро съедутся на сговор. Тут мы их и накроем. Большую ликвидацию намечаем на первые числа февраля.

Шеф одобрил план Василия Дементьевича.

— Действуйте, генерал, решительно. В недалеком будущем возможен большой судебный процесс. У вас в Киеве. Государь, я полагаю, согласится. Готовьте.

— Благодарю, ваше высокопревосходительство, за доверие. — Новицкий встал, прищелкнул каблуками. — Постараюсь оправдать его.

— Учтите все. Потребуйте навести должный порядок в тюрьме. Всех агентов «Искры», дни которой сочтены, мы препроводим к вам. И труды ваши вознаградятся достойным образом. Бог даст, перемените эполеты на генерал-лейтенантские.

В тот же вечер, расчувствовавшись и надеясь на дальнейшую помощь, Василий Дементьевич отправил телеграмму Зубатову, хотя и ненавидел его, про себя называл штафиркой и выскочкой: «Благодарю большие услуги обнимаю крепко за ваших людей».

Через день открылся съезд начальников жандармских управлений. И там шеф, довольно лестно упомянув о нем, Новицком, просил всех напрячь силы: новому судебному процессу предстоит затмить все, что было в конце прошлого века. Смутьянство будет ликвидировано подчистую. В Сибири для могил места хватит.

А сегодня были счастливейшие часы в жизни — на банкет по случаю окончания съезда пожаловал своей собственной персоной государь. В сапогах, в простом мундире полковника. Такая скромность! Такое внимание верным слугам престола! Встал с бокалом шампанского и тихим голосом, будто отец сыновьям, сказал:

— Надеюсь: связь, установившаяся между мной и корпусом жандармов, будет крепнуть с каждым годом.

Вот и сейчас слова монарха ясно звучат в голове…

Василий Дементьевич повернулся посредине комнаты, застегнул мундир, еще раз взглянул на себя в зеркало и сжал кулак, слегка подернутый «гусиной кожей»:

— Не ошибется государь в своих верных слугах. В том — слово дворянина!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Вот и закончена брошюра «Что делать?» — плод полугодовой работы, бессонных ночей, раздумий и волнений. Впрочем, волнения-то как раз и не кончились — они еще впереди. Что скажут о его труде товарищи? Как отнесутся к брошюре в России? Что будут говорить рабочие? Не покажется ли сложным его изложение теоретических вопросов? Как бы там ни было, а он стремился к тому, чтобы брошюра стала доступной российскому пролетариату.

Первым прочел Мартов; положив рукопись на стол, задумчиво почесал в бороде.

Владимир Ильич ждал, следя за его глазами. В них то вспыхивал запальчивый азарт, то вдруг приглушался. Длинные, словно у пианиста, белые и слегка дрожащие пальцы правой руки юркнули в карман пиджака, зашелестели пачкой сигарет:

— Ты уж извини… Твоя брошюра — сложное явление, и без курева я не могу…

— Готов терпеть, — усмехнулся Владимир Ильич. — Только ты со всей откровенностью. И без обиняков. Стоит издавать?

— Ну, этого-то вопроса я не ожидал! — Мартов выпустил дым в потолок, повернулся впалой грудью. — Тут каждая страница дышит крайней убежденностью автора в своей правоте и непоколебимости.

— А в целом?

У Мартова вдруг осекся голос. Покашляв, он заговорил с некоторым холодком:

— Я понимаю твое стремление дать критический анализ теории и практики российской социал-демократии. Но такая предельно жесткая полемика не могла не остановить моего внимания.

— Это, милый мой, кто как умеет.

— Не спорю. Могу даже предсказать, — Мартов поднял руку с дымящейся сигаретой, — твоя брошюра сыграет совершенно исключительную роль. И то, что я мог бы заметить, лишь мое личное читательское ощущение.

— Например?

— Хотя бы демократизм. Кое-где его недостает, в других местах — в избытке.

— А конкретно? Где? На какой странице?

— Пометок я не делал — говорю по памяти. Да вот хотя бы о профессиональных революционерах из рабочих. Не перегибаешь ли ты палку? Не переоцениваешь ли ты роль этих самых рычагов?

— Вот уж тут я никак не могу согласиться. — Владимир Ильич твердо опустил ладонь на стол. — Нам, прежде всего, недоставало профессиональных революционеров, вышедших из пролетарской среды. Не хватало таких, как Бабушкин. До крайности обидно, что он провалился. Но мы его не потеряем. Нет, нет. Поверь слову, он сбежит. Для таких орлов клеток не существует. В ссылку угонят? Тем более не удержат. А что касается рычагов… Ты знаешь, мне с юности Архимедова мудрость навсегда запала в голову. И партия у нас — точка опоры. Двинем рычагом — и трон полетит вверх тормашками, и вся жизнь переменится.

Когда Мартов ушел, Владимир Ильич машинально перевернул несколько десятков страниц рукописи:

«Что-то он не договаривает… Ходит вокруг да около… Не ждал от него… А может, все это случайно, необдуманно? Ведь до сих пор мы понимали друг друга с полуслова… Может, от нездоровья? Какой-то он сегодня не такой, как всегда… Но значение брошюры Юлий почувствовал. А детали дойдут, когда еще раз вчитается».

Прочитала Засулич, стесненно сказала, что у нее нет замечаний. Ее стесненность была понятна, — Плеханов-то еще не читал и неизвестно, что он скажет.

Безусловно, полезно было бы узнать мнение Георгия Валентиновича. И мнение Аксельрода. И Потресова. Но посылать всем единственный экземпляр невозможно, — на это уйдет больше месяца, а медлить с брошюрой нельзя. Она до крайности нужна. Чем скорее выйдет, тем лучше. Да и посылать стало рискованно: недавно потерялось письмо к Аксельроду. Случайно ли? Нет ли слежки за их перепиской?

И Владимир Ильич, надписав на обложке свой новый, теперь уже любимый псевдоним — Ленин, отправил рукопись в Штутгарт, в типографию социал-демократа Дитца.

2

Когда-то, отвечая на беспокойный вопрос матери о своем житье-бытье, Владимир Ильич сообщал из Шушенского: «…сегодня пишешь одну работу, завтра — другую…»

Так было и теперь. Писал то в «Искру», то в «Зарю». Редкий номер газеты выходил без его передовой. А чаще всего, помимо основной статьи, он давал еще и несколько заметок.

Относительно деятельным литератором в редакции по-прежнему оставался один Мартов. И статью напишет, и заметки корреспондентов выправит, и корректуру прочтет. Но уж очень много времени Юлий отнимал разговорами, не относящимися к делу. Это утомляло и расстраивало. А что с ним поделаешь? Не выслушаешь до конца — обидится. Шутливые напоминания о ценности времени не действовали на Юлия, — он продолжал говорить, перескакивая с одной темы на другую.

Но надо же и его время беречь. Под этим предлогом Надежда Константиновна стала по утрам сама носить ему почту для ознакомления. И это не помогло. Прочитав письма, Юлий не садился за стол, а