Башня. Новый Ковчег - Евгения Букреева

там его… Сашу Полякова. В общем, пара суток у тебя есть. Единственное — я надеюсь тут ты меня поймёшь — не привлекай к своим раздумьям и поискам Ледовского и его свору. Сам понимаешь, как только ты обратишься к ним за помощью, дело перейдёт в совсем иную плоскость. А мне бы очень не хотелось доводить до такого.

— Угрожаешь? А если я начну угрожать?

— Не начнёшь. Козыри-то у меня, — равнодушно сказал Борис.

И это равнодушие, совсем не показное, а по-страшному настоящее, убедило Павла.

— Я даже, Паша, не возражаю, чтобы ты увиделся с дочерью. Но естественно, об этом визите никто не должен знать, потому что… ну дальше ты знаешь.

Борис поднялся.

— Думай, Паша. Но не очень долго. Как надумаешь — позвонишь…

И словно в такт его словам на столе Павла затрезвонил телефон — звонко, сердито. Павел машинально снял трубку, поднёс к уху. Молча выслушал и также молча положил трубку на место.

— Тебя ищет твоя секретарша. Что-то срочное.

Борис чуть вскинул брови, даже не удивлённо, а так, в лёгком недоумении.

— Ну давай, Паша. Буду ждать твоего решения. Надеюсь, оно удовлетворит нас обоих.

Дверь за Борисом закрылась, тихо, почти бесшумно, и также тихо и бесшумно в душе Павла снова разверзлась бездна.

Глава 17

Глава 17. Кир

Кирилл с Никой поднялись на шестьдесят девятый. На свой уровень Кир вести девушку побоялся, слишком велик был риск столкнуться с кем-то из знакомых, а после всего, что случилось с ними на КПП, Кир шарахался от собственной тени. На шестьдесят девятом тоже было в общем-то небезопасно, но там хотя бы можно было спрятаться в старых, заброшенных отсеках. Когда-то там размещались магазины и склады, а ещё раньше — до Закона — обычные жилые квартиры. Сейчас в этих заброшенных отсеках царили грязь и запустение, но некоторые комнаты ещё можно было запереть изнутри на щеколду, и местная шпана активно этим пользовалась, собираясь в стайки по выходным и вечерами. Здесь выясняли отношения, били морды, покупали холодок у личностей типа Костыля. Сюда можно было привести какую-нибудь девчонку посговорчивее, а то и не одну.

Кирилл выбрал отсек подальше, в самом конце коридора, заканчивающегося тупиком, завёл Нику в одно из помещений, проверил надёжность щеколды — здесь она была. На окнах уцелели даже жалюзи, пусть и поломанные, смятые чьей-то грубой рукой, они закрывали их от назойливых глаз, но пропускали слабый свет из коридора, по счастью довольно тусклый, чтобы не сильно замечать плевки и подсохшие лужицы блевотины под ногами. В углу комнаты стояла притащенная откуда-то кровать, заправленная грязным тряпьём, что наводило на мысль о том, с какими целями сюда в основном приходили. Кир брезгливо поморщился и, преодолевая отвращение, провёл рукой по кровати прежде, чем усадить туда Нику. Боялся наткнуться на использованный презерватив или другую подобную дрянь.

Нике же, казалось, было всё равно. Она двигалась покорно, как кукла, не задавая никаких вопросов.

Он ничего не говорил и старался не смотреть на неё, да и она, впрочем, тоже. Вообще, уже там, на КПП, начиная с того момента, как Кирилл положил на пол рацию, и когда им обоим стало понятно, что Вовка и оба охранника мертвы, они всё делали молча, не сговариваясь, но каким-то чутьём понимая и предугадывая действия друг друга.

Первым делом Кир подошёл к Вовке и, подхватив того за плечи, попытался оттащить в помещение КПП. Ника, уловив его замысел, взялась за ноги, и вдвоём им с горем пополам удалось втащить ещё тёплое, но уже неподатливое и невероятно тяжёлое Вовкино тело в будку. Потом они проделали то же самое и с телами охранников. Дверь КПП они оставили незапертой. Замок был электронный и, вероятно, требовался пропуск охраны, но Кирилл не смог себя пересилить, чтобы обыскать карманы у трупов.

Лужицу крови, натёкшей из пробитой головы охранника, они не нашли чем вытереть, и Кирилл лишь устало махнул рукой: всё равно часть крови размазалась по полу, пока они волокли тело, а часть уже начала впитываться в шершавый бетон. А вот пакет, который был извлечён из рюкзака Ники, Кирилл забрал с собой.

— Откуда это у тебя?

— Что? — она повернула к нему бледное лицо.

— Наркота у тебя откуда?

Кирилл уже распечатал пакет и вытряхнул содержимое себе на колени: небольшие порционные пакетики, именно такими торговали почти все дилеры. О том, что охранник достал именно наркотики из Никиного рюкзака, он догадался ещё на КПП, сложил два плюс два: Костыль с похожим пакетом в больнице, реакция охраны.

— Вот, — Кир поднёс к лицу девушки один из маленьких пакетиков.

— Это холодок.

— А… то есть ты в курсе, что это такое.

— Конечно, — она равнодушно отвернулась. — У нас в школе такое некоторые принимали.

Она пребывала в каком-то оцепенении, отупении. Острый шок от смерти Вовки и убийства охранников прошёл, и наступила какая-то заторможенность. Кир и сам чувствовал себя примерно так же. Это было похоже на сон, длинный бесконечный кошмар, из которого никак не удавалось вынырнуть.

— Откуда она у тебя? — повторил он свой вопрос.

А Ника, вдруг закрыв лицо руками, расплакалась, громко, в голос, так, что Кирилл испугался.

— Ну ты что… ты что… — сам не замечая, он гладил её плечи и её волосы, мягкие, тёплые, и повторял. — Ну не плачь… не плачь, пожалуйста.

Он развернул девушку к себе, с силой оторвал её ладони от лица, заглянул в опухшие от слёз глаза, пытаясь разглядеть что-то в тусклом сумеречном свете. Кир видел, как дрогнули её губы, скривились, некрасиво расплылись, размазались, и лицо стало чужим, взрослым. И одновременно, в диссонанс с этим взрослым лицом она совершенно по-детски произнесла:

— Я домой хочу. К папе.

* * *

— Я думал, ты своего отца ненавидишь.

— Нет… я не могу его ненавидеть. Хочу, но не могу.

Кир сидел, упершись локтями в колени и запустив пальцы в свою густую шевелюру. Он пытался понять, осмыслить то, что рассказала ему Ника, и понимал, что ничего уже не понимает.

Её отец был действительно страшным человеком, и теперь после рассказа девушки у него пропали и те последние крохи сомнения, которые гнездились где-то в глубине души. Ника, словно смерть Вовки связала их, сделала ближе, стерев границы условностей, выложила ему всё: про свою мать и брата, про тайную больницу Анны, про Закон, о котором Кир никогда особо не задумывался, и лишь сейчас, столкнувшись с конечностью человеческой жизни, испугался и его чудовищности, и бесчеловечности