Посол Третьего рейха. Воспоминания немецкого дипломата. 1932-1945 - Эрнст фон Вайцзеккер

В ночь с 21 на 22 июня Деканозов снова навестил меня, на этот раз чтобы пожаловаться, что германские самолеты нарушают границу, однако мне снова пришлось ограничиться формальной беседой. Спустя пять часов, в 3.30, уже утром 22 июня 1941 года, Риббентроп снова принял посла, чтобы поставить его в известность, что война началась. Как рассказывают, Деканозову пришлось проявить настоящую дипломатическую выдержку.

Удивительно, что, несмотря на постоянную подозрительность и недоверчивость к партнерам, СССР оказался застигнутым врасплох как в политическом, так и в военном отношении. Возможно, русские считали, что раз война все равно начнется, то это будет происходить постепенно, в традиционной дипломатической манере, то есть путем подачи жалоб, ответов, ультиматумов и только затем военных действий. Но даже недавнее нападение Гитлера на Югославию и Грецию их ничему не научило. Очевидно, Россия думала, что для Германии, находившейся в трудном положении, неразумно открывать второй фронт и игнорировать такой положительный для нее фактор, как нейтральная Россия, которая снабжает рейх сырьем.

И теперь война с Россией наконец началась.

Я был глубоко потрясен. Хотя я выступал против русско-германского договора от 23 августа 1939 года, в равной степени я возражал и против его нарушения 22 июня 1941 года. Следующий неверный шаг последовал незамедлительно. Через неделю после вторжения в Россию Риббентроп предложил японцам, чей «тыл мы будем оберегать от русских», присоединиться к войне против Советского Союза. Иначе говоря, нарушить свой нейтралитет и договор с СССР спустя два месяца после его подписания.

Чтобы побудить японцев принять необходимое нам решение, наше правительство использовало отчаянные меры. 1 июля 1941 года Германия признала прояпонское марионеточное правительство Ван Цзинвэя, находившееся в Нанкине. Это означало разрыв отношений с Чан Кайши, то есть с настоящим Китаем. Жертва с нашей стороны оказалась огромной, но мы не получили никаких благодарностей от Японии. Она не испытывала желания вступать в войну с Россией и не имела для этого оснований. Последняя беседа с китайским послом, одним из культурных, аристократичных представителей своей страны, оказалась для меня необычайно болезненной.

Спустя всего несколько недель стало очевидным, что русские защищают себя более храбро и отчаянно, чем думал Гитлер, что у них больше оружия и танки гораздо лучше, чем мы предполагали. В этих обстоятельствах Гитлер не использовал знакомую фразу о «жестокой необходимости». Он сказал: «Какое счастье, что нам удалось предупредить их действия и мы смогли вовремя предотвратить опасность». Для меня эта формулировка ничего не значила, я полагал, что она насквозь фальшива. Я впал в разновидность политического паралича, мне казалось, что внешняя политика больше не существует. В первые несколько недель после вторжения в Россию я погрузился в рутину, интенсивно занялся организацией того, чтобы граф Шуленбург вместе со своим персоналом германского посольства в Москве мог благополучно вернуться домой через Турцию в обмен на отправку Деканозова. Осуществив поставленную задачу, я позволил себе первый за последние три года отпуск. Мы провели его далеко, отдалившись от мира на знакомом нам северном побережье датского острова Зеландия, и находились там до тех пор, пока не узнали, что наш сын Рихард ранен в России и прибыл в Берлин на лечение.

Я не участвовал в разработке программы перемирия с Россией, которое, как провозгласил Гитлер, должно было состояться в октябре. Вместо этого в августе над Верховным главнокомандованием начали сгущаться тучи, поскольку события развивались совсем не так, как рассчитывали военные. Встретившись с Риббентропом 5 сентября в его поместье Лендорф у Штейнорта в Восточной Пруссии, я нашел, что он вполне откровенен. Риббентроп заявил, что еще до наступления зимы Россия перестанет быть союзником Англии. Но русская кампания оказалась трудной и тяжелой, будет большим счастьем, если мы завершим ее до начала 1942 года. Возможно, мы увидим крушение России, но нам не стоит связывать наши надежды с оппозицией русских генералов, такие генералы встречаются только в Германии или Франции. Как он заметил, Гитлер полностью погрузился в военные дела и следует избегать любого обсуждения с ним политических проблем, от постоянной жизни в убежище его здоровье также ухудшилось. Он, Риббентроп, лично знакомит Гитлера только с хорошими новостями, в частности рассказал ему, что английские консерваторы, стремившиеся к миру, вскоре, возможно, станут к нам прислушиваться. После некоторых дальнейших политических предложений Риббентроп заметил, что Гитлер не может обойтись без него, иначе бы он, оставив свой пост министра, присоединился с винтовкой в руках к фронтовикам.

Спустя неделю Гитлер оправился от своей депрессии. Из одного надежного источника я вынес следующее суждение о том, что «Гитлер размышляет над вопросом о возможности ухода Сталина. Он считает, что если мы загоним Сталина в Азию, то, возможно, даже удастся заключить с ним мир. Гитлер считает маловероятным, что Сталина ликвидируют генералы. Особую пристрастность Гитлер продолжает питать к Англии. Его видение будущего основывалось на идее, что через некоторое время Германия присоединится к Англии в общей борьбе против США». Эта фантастическая идея часто посещала Гитлера.

Стремительное завершение военных действий в Голландии, Бельгии, Франции, Греции и Югославии имело не только минусы, но и плюсы. Под давлением короткого, резкого натиска Германии, прокатившегося по территориям этих прекрасных стран, они пострадали меньше, чем могли бы в случае затяжной и длительной войны. С другой стороны, быстрые победы породили в Германии иллюзию, что наши вооруженные силы могут без труда победить любого противника.

Гитлеру изменило чувство меры. И его противники, находившиеся внутри Германии, утратили возможную поддержку, поскольку смещение лидера, настолько удачливого в войне, неизбежно встретило бы непонимание среди населения. Только после серьезных перемен народ Германии мог осознать, что достичь мира не удастся, пока Гитлер продолжает оставаться у власти.

Германии предстояло выплакать много слез, прежде чем внутренняя немецкая оппозиция снова зашевелилась. Почти двадцать месяцев прошло с того момента, как германские войска вторглись на просторы России, когда их постигла катастрофа под Сталинградом. (Сталинградская битва продолжалась с 17 июля 1942 по 2 февраля 1943 года; 19 ноября 1942 года Красная армия после оборонительных боев перешла в наступление, окружив 23 ноября 6-ю армию Паулюса и другие части и соединения, всего около 330 тысяч человек, 2 февраля эта группировка была ликвидирована, разбиты и другие германские силы, а также союзники немцев – румыны, венгры, итальянцы и др. Всего немцы и их союзники потеряли в Сталинградской битве 1,5 миллиона человек (убитыми, пленными, ранеными), советские войска – 1,03 миллиона человек. – Ред.) Только тогда германский народ протер глаза и начал спрашивать, кто виноват в случившемся.

Теперь едва ли оставалось место для политической активности в традиционном понимании этого слова. Летом 1941 года я стал сомневаться, что западный мир по-прежнему представляет собой единое целое. Лично для меня это означало, что дипломатический корпус в Берлине сузился до минимума, да и внутри этого дипломатического корпуса моя сфера деятельности в Берлине строго ограничивалась. Поэтому мною овладели беспокойство и раздражение.