Слабость Виктории Бергман. Часть 1. Девочка-ворона - Эрик Аксл Сунд

С левого края стоит книга, название которой ее заинтересовало. “Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата”. Взяв книгу со стеллажа, она замечает с внешней стороны крючок. Странная мысль – иметь запирающее устройство на стеллаже, думает она в тот самый миг, когда в комнату входит София.

– Стеллаж настолько тяжел, что тебе приходится прицеплять его к стене? – Жанетт ощупывает крючок, улыбаясь Софии.

– Да, он однажды опрокинулся, когда сосед прибивал картину, – смеется София. – Просто мера предосторожности.

Жанетт смерила ее взглядом. Смех кажется ей натянутым.

– Значит, тебе нравится Стиг Ларссон? – спрашивает она.

– Который из них?[80]Плохой или хороший?

Жанетт со смехом показывает Софии обложку: Стиг Ларссон, “Новый год”.

– Плохой, вероятно? Я вижу, у тебя есть два издания “Манифеста Общества уничтожения мужчин” Валери Соланас[81].

– Да, тогда я была молодой и озлобленной. Сейчас книга кажется мне чисто развлекательной. Теперь я смеюсь над тем, что тогда воспринимала всерьез.

– Я не настолько в курсе, хоть и читала ее, – Жанетт ставит книгу Соланас на место, – тоже будучи молодой, думаю, еще совсем зеленой. Что ты находишь в ней развлекательным?

– Она радикальная, а в радикальном всегда есть что-то забавное. Книга проникнута ненавистью к мужчинам, причем настолько последовательно, когда речь идет об их плохих сторонах, что мужчина как таковой предстает просто смехотворным существом, и я не могу удержаться от смеха. В первый раз я прочла ее, когда мне было десять, а тогда я все принимала за чистую монету. Буквально все. Теперь меня веселят детали и созданный образ в целом, что куда лучше.

– Ты говоришь, тебе было десять? – уточняет Жанетт, допивая вино. – Меня в аналогичном возрасте мой папаша-романтик заставлял читать “Властелина колец”. Что тебе досталось за воспитание, если ты читала такие книги почти ребенком?

– Вообще-то я читала это по собственной инициативе.

София стоит молча и глубоко дышит.

Жанетт, видя, что София сильно взволнована, спрашивает, в чем дело.

– Эта книга, которую ты держала в руках, когда я вошла, – отвечает София. – Она произвела на меня сильное впечатление.

– Ты имеешь в виду эту? – Жанетт достает книгу о мальчике-солдате и смотрит на обложку. На ней мальчик с ружьем наперевес.

– Именно. Самуэль Баи был мальчиком-солдатом в Сьерра-Леоне. У написавшего книгу очень похожее имя. Ишмаэль Бих. Меня просили проверить в книге факты, но я, к сожалению, струсила.

Жанетт пробегает глазами текст на обороте обложки.

– Прочти вслух, – просит София. – Подчеркнутое на странице двести семьдесят шесть.

Жанетт открывает книгу и читает.

– Как-то раз один охотник отправился в джунгли, чтобы подстрелить обезьяну. Подойдя достаточно близко, он укрылся за деревом, поднял ружье и прицелился. Как раз когда он собирался нажать на курок, обезьяна проговорила: “Если ты убьешь меня, умрет твоя мать, а если ты не станешь стрелять, умрет твой отец”. Обезьяна уселась поудобнее, смакуя еду и удовлетворенно почесываясь. Что бы ты сделал на месте охотника?

Жанетт переводит взгляд на Софию и откладывает книгу в сторону.

– Я бы не стала стрелять, – произносит София.

София Цеттерлунд едет на метро до Гулльмарсплан, где она еще накануне припарковала машину, поскольку не хочет, чтобы ее зафиксировали камеры, которые в будние дни – между половиной седьмого утра и половиной седьмого вечера – ведут наблюдение за въезжающими в центральную часть Стокгольма и выезжающими оттуда.

Лес пригорода Ошта окрашивает вид с моста в темно-зеленые оттенки. Внизу, возле пристани для яхт, царит лихорадочная активность, а в уличном кафе около старой мельницы уже нет свободных мест.

После нескольких месяцев отсутствия аппетита София уже не в силах различать виды боли. Физическое недомогание, из-за которого ее по нескольку раз в день тошнит, слилось с психической болью. Тесные туфли натирают ноги. Все, что причиняет боль, объединилось в единое целое, а внутренняя тьма еще больше сгустилась.

Ей становилось все труднее ценить вещи, которые она раньше находила интересными, а вещи, прежде нравившиеся, вдруг начали действовать ей на нервы.

Сколько бы она ни мылась, ей все время кажется, будто от нее пахнет потом и что ноги начинают вонять всего через час после того, как она приняла душ. Она пристально всматривается в свое окружение в поисках признаков того, что другие замечают запахи ее тела. Ничего не обнаружив, она предполагает, что запахи не дают покоя только ей самой.

Таблетки пароксетина закончились, а у нее нет сил, чтобы связаться с кем-нибудь и обзавестись новыми.

Она больше не в силах даже пользоваться магнитофоном.

После каждого сеанса у психотерапевта она оказывалась совершенно изможденной, и чтобы снова прийти в себя, ей иногда требовалось несколько часов.

Поначалу казалось приятным, что тебя кто-то выслушивает, но под конец говорить было уже нечего.

Никакого анализа ей не требуется. Это время миновало.

Ей нужно действие.

София достает ключи от машины, открывает дверцу и садится на водительское место. Она нехотя берется за рычаг коробки передач, чтобы включить нейтральную скорость. Ей не по себе, начинает кружиться голова. Накатывают отчетливые воспоминания о рулоне туалетной бумаги возле рычага коробки передач и Его дыхании. Ей было десять, когда Он сворачивал с шоссе на подъезде к Блосте по пути в Дала-Флуда.

Она ощущает ладонью холодную кожу рычага коробки передач. Рифленая поверхность щекочет ей линию жизни, и она крепко сжимает рукоятку.

Она решилась.

Не осталось никаких колебаний.

Никаких сомнений.

Она решительно включает первую скорость, резко срывается с места и едет по Хаммарбювэген в направлении шоссе Вермдёледен. Когда она проезжает Урминге, начинает моросить дождь. Воздух влажно-холодный, и каждый вздох дается с трудом.

Ей опять тяжело дышать…

С ожиданием покончено, думает она и направляет машину в сумерки.

Уличное освещение указывает ей путь.

В машине постепенно становится теплее, но Софию все равно до мозга костей пронизывает леденящий холод, тепло лишь покрывает ее потной пленкой, не проникая внутрь.