Северный сфинкс - Александр Харников

Ладно, шут с ним, с этим Мюллером. Пойду, проинструктирую наших людей относительно соблюдения личной безопасности. Завтра – встреча с Керриганом, а послезавтра в Кёнигсберг должны прибыть французы. Тогда и начнется пресловутая «Большая игра».

23 мая (4 июня) 1801 года.

Кёнигсберг, Пруссия.

Жюль Маршан. Куафер и тайный агент

секретной службы Бонапарта

Я жив! Как приятно это осознавать. После того, как свинья Дюваль пропорол мне брюхо ножом, я уже не рассчитывал, что выживу. Но спасибо этим странным русским – я выжил и уже могу вставать с постели. Удивительно, но это так!

Не менее удивительно и то, что вылечил меня русский офицер, который, как мне кажется, с не меньшим искусством умеет отправлять людей на тот свет. Зовут его Аланом, но он явно не бретонец70. Алан больше похож на уроженца Гаскони или на испанца. У него черные волосы и карие глаза. Но он, похоже, не знает испанского языка или просто хорошо скрывает то, что его знает. Во всяком случае, когда я спросил его о чем-то на кастильском наречии, Алан лишь пожал плечами.

Моих спасителей очень интересовала личность того, кто меня ранил. Они попросили нарисовать портрет Дюваля, что я с большим удовольствием сделал. Если судить по сделанному мною рисунку, этот чертов иезуит выглядел, как дьявол во плоти. Похоже, что я немного перестарался и выплеснул на лист бумаги всю мою ненависть к этому мерзавцу.

Но портрет все же оказался схожим с оригиналом, и, по моему мнению, Дюваля по нему можно будет довольно просто узнать. Я уже имел возможность убедиться, что мои новые знакомые – люди слова, и если они пообещали что-либо, то непременно сделают.

Потом у меня была долгая беседа с генералом Михайловым. Он не владел французским и немецким языками, но довольно сносно мог говорить по-английски. Я же за время моей жизни в России научился русскому языку. Так что мы неплохо понимали друг друга. Мне пришлось рассказать генералу все, что я знаю о Дювале. О своей же службе у полковника Савари, с которым мне довелось вместе повоевать в Италии, я, естественно, ничего не рассказал. Но русский, похоже, знал многое, и для него не было секретом ни кто я на самом деле, ни на кого я работаю.

– Видите ли, мсье Маршан, – сказал генерал Михайлов, – в данный момент мы с вами союзники и делаем одно дело. Мы оба желаем помочь России и Франции заключить союз против Англии. Наши враги – это и ваши враги. Понимаю, что вы, мсье Маршан, чтобы узнать как можно больше о своих союзниках, которые совсем недавно были вашими врагами, вынуждены негласно собирать о нас сведения. Ничего плохого я в этом не вижу. Так уж принято в этом мире – чтобы лучше доверять друг другу, надо знать как можно больше о тех, с кем придется вместе идти в бой.

Я вынужден был согласиться с генералом. Действительно, я не желал русским ничего плохого. А то, что нам с ними пришлось уже повоевать – так кто в Европе не воевал друг с другом. Государства, как и люди, то ссорятся, то мирятся. Такова политика, и от нее никуда не деться.

– Мсье Маршан, – генерал Михайлов неожиданно подмигнул мне, – я не хочу вытягивать из вас тайны вашей службы. Нам и своих некуда девать. Но было бы неплохо, если бы вы информировали нас о том, что было бы интересно и нам. Мы же, в свою очередь, готовы делиться с вами своей информацией. Для того, чтобы вы окончательно убедились, что наши слова не расходятся с делом, мы обещаем вам, что как только вы почувствуете себя полностью здоровым, отправить вас к генералу Дюроку, чтобы вы рассказали ему о нашем сегодняшнем разговоре. Заодно вы можете продемонстрировать ему те рисунки, которые вы украдкой сделали, запечатлев на них моих подчиненных.

Мне стало вдруг стыдно. Значит, русские нашли мои наброски, на которых я, как мог, изобразил вооружение «пятнистых» и их экипировку. И, похоже, генерал не сердится за это на меня. Я напрямую спросил об этом русского, и тот в знак согласия мне кивнул.

– Передайте также генералу Дюроку, что нам стало известно о подготовке покушения на него и некоторых членов его миссии. А о подробностях мы предпочли бы рассказать ему при встрече с глазу на глаз.

Мне нечего было возразить генералу Михайлову. И я пообещал ему, что как только моя рана позволит мне более или менее свободно передвигаться, я встречусь с Дюроком и еще одним человеком, имя которого русскому генералу мне называть не хотелось.

– Ну, вот и отлично, – улыбнулся мне мсье Михайлов. – Только хочу вам сказать, что капитан Бутаев, который вам известен как Алан, просил передать, что было бы очень полезно для вас, чтобы вы хотя бы полчаса в день прогуливались во дворе замка. Это очень полезно для вашего здоровья. Но при ходьбе старайтесь не делать резких движений.

И еще. Генерал Блюхер, которому прусское правительство поручило обеспечить охрану русской и французской миссии, перекрыл все входы в Королевский замок. Пруссаки – исправные служаки, но наши враги не оставят попыток сделать нам какую-нибудь каверзу. Не исключено, что и ваш старый враг мсье Дюваль не попробует доделать то, что ему не удалось сделать в Митаве. Поэтому мы приставим к вам негласную охрану, которая помешает нашим и вашим врагам напасть на вас. Поверьте, мы вполне доверяем вам, и прошу не считать присутствие моих людей знаком недоверия к вам.

Мне пришлось согласиться с генералом Михайловым. Я только попросил у него дать мне небольшой пистолет, исключительно для самообороны. Конечно, русские хорошие бойцы, но, как у нас говорят: «Aide – toi, le ciel t‘aidera»71.

24 мая (5 июня) 1801 года.

Кёнигсберг, Пруссия.

Джулиан Керриган, он же Джон О’Нил

В «Alte Sonne» я приплелся из «Zur Ordensburg» в два часа пополудни. Пивная была практически пуста, разве что в углу сидели двое пьяниц – впрочем, они там находились достаточно часто. И такой же завсегдатай, разве что выглядевший чуть поприличнее, сидел за стойкой. Я с ним был немного знаком – не раз приходилось рядом с ним сидеть, и он иногда угощал меня выпивкой, хотя чаще пил за мой счет. Звали его Роберт Мюллер, происходил он, по его собственным словам, из Алленштайна72, а в Кёнигсберге осел после того, как ему пришлось покинуть службу в армии. Почему, он не рассказывал.

Увидев меня, Роберт призывно похлопал ладонью по табурету рядом с собой. Мне в общем-то было все равно – Вильсон мне поручил шастать по пивным и слушать разговоры, а от моих русских друзей я никакой весточки так и не получил. Не успел я сесть, как Мюллер обратился к прислуге: