Вампиррова победа - Саймон Кларк

И больше ничего не имело значения. Остальной мир потерял четкость; ему не о чем волноваться; на него снизошел совершенный и всеобъемлющий душевный покой; он превратился в частицу пыли, танцующую в солнечном луче; розоватые огни с нежностью расцвели в его голове, заполняя своим теплом; никогда раньше он не чувствовал себя таким нужным, таким любимым.

Глаза светились для него одного.

Это было мгновение полной ясности; его "я" растворялось в океане вселенской любви; пульс у него на шее отстукивал медленный блюзовый ритм; он чувствовал, как богатая и ароматная кровь хлюпает по его артериям.

Глаза девушки стали мечтательными и любящими. И этот «пойдем-в-постель» взгляд.

— О да... — Слова нежным дыханием сорвались с прекрасных губ. — Да... я хочу отправиться с тобой в постель. Я хочу тебя...

Реальность взорвалась потоком безжалостного белого света. Потом его лицо безвольно шмякнулось обо что-то твердое. От шока он охнул. Лицом он вжимался в холодную и шероховатую кирпичную стену; немилосердный свет галогенной лампы поблескивал на проступающих на кирпиче кристаллах селитры.

— Ну что, теперь веришь? — вполголоса осведомилась Электра. — Теперь ты веришь в вампиров?

Дрожа всем телом, Дэвид кивнул. От пережитого шока дыхание с хрипом вырывалось у него изо рта. Только сейчас он осознал, что Джек Блэк, наверное, потянулся, схватил и оттащил его от трупа, а затем вжал лицом в стену, чтобы прервать гипнотическую власть — захват вампира.

А у него за спиной, там на столе — в ярком свете галогенной лампы — мертвое нечто ухмылялось, подергивалось и хихикало.

— Теперь ты поверил. — выдохнула ему в ухо Электра. — Вопрос вот в чем: ты собираешься сбежать, как сбежал твой отец? Или ты останешься и будешь бороться с ними?

В подвале, в полном одиночестве.

Тени кругом живые.

По крайней мере так казалось стоящей у стены Бернис Мочарди. Она повела фонарем вправо, влево, посветила впереди себя, потом за спину.

Хорошо бы они поторопились, перестали таращиться на этот проклятый труп в подвальной кладовой и поднялись наверх, черт бы их побрал. Наверху она еще застанет последние крохи дневного света.

Господи мой Боже. Сердце частило и частило. Вот чего я хочу:

я хочу купаться в лучах солнца, хочу стоять на улице и кожей чувствовать свежий воздух и тепло солнца.

У ног ее шебуршились тени.

Тени играли с ней в злые игры. Как бы быстро она ни водила фонарем, они всегда успевали убежать, чтобы притаиться в каком-нибудь углу, а потом выпрыгнуть ей в лицо и...

Заткнись, сказала она воображению, снова понемногу бравшему верх.

Глубоко вздохнув, она принялась вышагивать по обложенному кирпичом сводчатом склепу.

Когда она приблизилась к узкому концу подвала, луч фонаря высветил груды хлама, старые стульчаки от унитазов на полке, прислоненный к стене ржавый остов кровати, а за всем этим — стальную дверь.

Что заметила? Дверь? Нет, это дверь притянула к себе мой взгляд.

Слыша, как скрипят по кирпичному полу подошвы туфель, Бернис робко подошла ближе. В свете фонаря поблескивали два новых замка.

Она вообразила себе, что было бы, будь эта дверь стеклянной.

Что бы она там увидела?

Что там кто-то приложил ухо к двери, прислушиваясь к ее шагам?

А что позади этого слушателя?

Наверное, туннель, идущий в недрах скалы под городом, под рекой, потом вгрызающийся в холмы, чтобы выйти там, где, ожидая возвращения своего хозяина и господина, стоит, подобно крепости, дом старого Джорджа Леппингтона?

Будто против воли, она сделала еще несколько шагов к двери.

Осторожно постучала в нее костяшками пальцев. Дверь отозвалась перезвоном, напомнив ей камертон.

Бернис склонила голову набок.

Что лежит там за дверью?

Тайна.

Глубокая, неизъяснимая тайна, полная пурпурной тьмы. Тайна, чреватая древней магией.

И снова она подняла руку и легонько, совсем легонько, постучала по двери.

А в ответ — каскад ударов. Как будто с той стороны в дверь ударяли тараном...

Клац... клац... клац... клац...

Словно эта стальная пластина — чудовищный колокол, что гудит и трясется под гигантским языком.

Расширив от ужаса глаза, она застыла, уставившись на дверь: в свете фонаря дрожит крупной дрожью резонирующая поверхность, будто в нее кто-то колотится с той стороны и требует, чтобы его впустили.

Повернувшись на каблуках, она метнулась прочь от двери, луч фонаря безумно запрыгал по потолку, по полу, стенам, кроватным пружинам, мешкам, старым газетам...

От стены отделилась фигура...

— Дэвид? — выдохнула она.

Он кивнул. Глаза его были мрачны, будто он вырвался из ада.

— Наверх. Быстро.

Она почувствовала, как он крепко схватил ее за руку повыше локтя. Мгновение спустя они уже грохотали вверх по лестнице.

А еще через полторы минуты все четверо стояли в вестибюле возле закрытой двери в подвал. Джек Блэк, как всегда, с ничего не выражающим безобразным лицом запирал дверь.

Теперь молчание стало столь же ощутимым, как до того шум. У Бернис гудело в ушах; ей было невероятно холодно, грудь стянуло так, словно грудная клетка все сжималась и сжималась, чтобы раздавить ей легкие, сжималась, как комната в старом кинофильме, которая становится все меньше и меньше, по мере того как сползаются стены, чтобы раздавить тех, кто в ней находится. Она глубоко вдохнула.

И тут же к ней повернулся Дэвид.

— С тобой все в порядке?

— Да. — Она сделала еще один глубокий вдох, пытаясь набрать в легкие воздуха. — Да, наверное, да. А с тобой?

Он мрачно кивнул, но Бернис заметила, что его синий свитер испачкан белым пятном известки, а щеку украшает черное пятно.

Электра потерла лицо, будто пытаясь восстановить кровообращение. В ее глазах блестел чистой воды ужас.

— Вот так представление, ребята. — У нее вырвался короткий, близкий к истеричному смешок. — Вот уж представление так представление. — Вытащив из коробки под стойкой бумажный носовой платок, она промокнула глаза. — А теперь... слушайте. Сегодня вечером я не стану открывать бар. Других постояльцев нет, так что... так что на сегодня гостиница будет закрыта. Поможешь мне повесить объявления на двери, Бернис?

Бернис кивнула, зубы у нее стучали с каждой пробегающей по телу волной дрожи.