Межвремье - Медина Мирай

– Эй. И меня даже никто не спросит?

– А ты, – начал Кален ядовито, – всего лишь инструмент для нашего механизма. И лучше бы тебе им и оставаться.

На лице Тревиса больше не появилось улыбки. Он вернулся к вскапыванию земли и больше не бросил на Калена ни единого взгляда.

«О чем он думает?» – тон ведьмы вновь приобрел игривые нотки.

«Если бы я сам знал».

«И что бы тогда?»

Он не ответил, предпочтя разговору лопату и работу с землей. Кален не привык к тяжелому труду, мысленно отметив, что, когда все закончится, всерьез займется учебой, чтобы получить пристойную работу.

«Лучше офис, чем подобное», – пришел он к выводу, рассматривая жесткие потертые подушечки пальцев.

Ямы были вырыты. Каждый из будущих временных мертвецов встал перед своей могилкой в ожидании дальнейших указаний.

«Ложитесь в них, – повелела ведьма. – И пусть белобрысый засыпет вас землей».

– Она говорит лечь в них, и ты, Ариан, должен засыпать нас.

Кален не знал, что было более жутко: ложиться в «могилу» или ждать, когда на него посыпятся куски почвы. Ответ стал очевиден, когда на руку ему бросили горстку противной холодной земли. Кален сжал плечи, скрестил пальцы на животе и повернул голову в сторону, ожидая, что следующая горстка упадет ему на лицо.

«Я же задохнусь», – внезапно вспомнил он, собираясь подскочить с места.

«Не задохнешься, – успокоила ведьма певучим голосом. Происходящее доставляло ей удовольствие. В нетерпении она призналась: – Не могу дождаться, когда это закончится, ты вернешься и я получу свои законные двенадцать часов в день до конца твоей жизни».

– Три дня, – Ариан показал три пальца. – Через три дня я откопаю вас, и чары рассеются. Постарайтесь управиться за это время.

– Семьдесят два часа, – прошептал Кален.

Это было последнее, что он сказал: в следующий миг его полностью скрыла сырая земля.

Мир временных или будущих мертвецов представлялся каждому по-разному: Калену – пристанищем доходяг с вывихнутыми ногами, переломанными руками и пустыми глазами; ползущими по грязи в лохмотьях и что-то подвывающих несчастными голосами; Тревису – миром, отличным от привычного своими бледными красками, обилием болот и густым туманом, сквозь который не проникает свет.

Увиденное не оправдало их ожиданий: пустынная долина, оранжевые краски, персиковое небо, на котором, казалось, никогда не появлялось солнце, грязные неподвижные облака и потрескавшаяся земля, забывшая о влаге.

Кален встал и оглянулся. Туман давал видеть не дальше трех метров, но этого было достаточно лишь для того, чтобы разглядеть пришедшего в себя Тревиса. Он откашлялся, прикрывая рот рукой.

– Чем-то напоминает Поле Героев, – произнес он с хрипотцой.

– Что?

– Унылое место для немногочисленных душ героев, ожидающих, когда их отпустят, чтобы позволить им переродиться. Перерождение – награда за их героизм при жизни, из-за которого они ее и лишились.

Кален ответил, не глядя:

– Не могу поверить, что ты туда попадал.

– Никто не мог. Но ведь я переродился.

– Если бы те, кто стоит за этим, знали, что ты совершишь в новой жизни, ты бы остался мертв.

Тревис пожал плечами и тихо ответил:

– К чему гадать и обсуждать то, чего не случилось и не случится? Давай лучше осмо…

Не дождавшись конца предложения, Хоулмз двинулся в случайном направлении. Все лучше, чем стоять на месте и продолжать тяжелый разговор. Осадок на душе оставался из-за каждого слова врага.

После пятого королевства, духоты и безысходности, которыми был пропитан каждый сантиметр его территории, он был уверен, что ничто не высосет из него силы и решительность. Но стоило пройти непостижимому количеству времени, как он остановился.

– Иона! – Долина проглотила его клик. – Иона! Это я, Кален!

В ответ последовала тишина, а следом – тяжелое осознание: Кален не знал, куда идти и как долго. Это делало его хождения бессмысленными, а мгновенно растворившиеся крики, казалось, слышали только он и Станли.

Силы придавало упрямство, а его, в свою очередь, поддерживала ненависть к врагу, волочащемуся вслед за ним.

«Хоть немного подам вид, что растерян, – покажу свою слабость ему в удовольствие».

А Кален не собирался доставлять Тревису такого удовольствия и продолжал шагать, назло прибавляя ходу, чтобы значительно вырваться вперед. И вот, когда он обернулся, обнаружил, что остался один.

– Тревис? – спросил он тихо с зарождающимся страхом.

Идти с убийцей матери в неизвестном месте неизвестно куда и неизвестно сколько было угнетающе, но делать все это одному – убийственно угнетающе.

– Тревис! – тверже позвал Кален.

Волновался ли он за него в тот момент? Едва ли. За себя? Больше, чем за Иону, ведь она, в отличие от него, была девушкой с головой на плечах.

Мурашки окатили тело с головы до пят от шепота над ухом:

– Ну что, испугался?

– А-а-а! – Кален позорно отпрыгнул не меньше чем на два метра и под заливной смех обернулся с бешеным от страха взглядом.

– Ты бы видел себя!

– Очень смешно, придурок!

От злости Кален ударил его в плечо и уверенным командным шагом устремился дальше. Показуха длилась недолго: ослепленный гордостью, он не заметил перед собой внезапно выглянувшую из-за тумана стену, врезался в нее и упал на спину.

Тревис не успел успокоиться: нашелся новый повод для смеха, но произошедшее заткнуло ему рот. Он прошел мимо потирающего нос Калена и ощупал кирпичную стену.

– Ты нашел кое-что. Твое упрямство, кажется, впервые тебе помогло.

– Молчи.

Кален удивился тому, как эта забавная сцена затмила детали и даже на мгновение заставила его забыть о том, с кем ему приходится иметь дело. Картинка еще живой матери перед глазами напомнил ему об этом, и он вновь принял невозмутимый вид, чтобы оглядеть находку.

– Стена не могла появиться здесь просто так. Она от чего-то.

– Разумеется.

– Значит, если идти вдоль нее, мы обязательно найдем что-то еще.

– Знать бы, куда именно идти.

Кален прижался к стене спиной и крикнул:

– Здесь кто-нибудь есть?!

Долина вновь поглотила его слова.

– Если будем осматривать обе стороны, нельзя делать это по отдельности. Мы можем совсем потеряться. Поэтому осмотрим вместе.

Тревис размышлял правильно, но само его участие и разумные слова вновь начинали будить в Калене обиду. На языке вертелось ядовитое «Как ты смеешь?», но благодаря вовремя поспевающему хладнокровию он каждый раз останавливался, понимая, что его слова будут неуместны и породят бо´льшую ненависть.