Зелёные листы из красной книги - Вячеслав Иванович Пальман

человек едет к собственной смерти.

— Вам куда? — спросил капрал.

— В комендатуру.

— О! Мы тоже туда. Еще минут двадцать.

Вероятно, Зарецкий мог сойти, не доезжая, мог заглянуть домой, и эта мысль приходила ему в голову, но он отогнал ее. Вдруг потом недостанет воли? Ожидание смерти хуже смерти. И что там, дома? Пустота… Так они доехали до комендатуры.

Часовые остановили его. Пропуск?

— Мне нужен герр комендант, — сказал он. — Моя фамилия Зарецкий.

Вызвали какого-то чина. Немец поднял брови, молча завел его в коридор. Ждал он недолго. Подошли двое, в незнакомой ему форме, с лицами жесткими, насмешливо-спесивыми, деловито обыскали.

В кабинете, куда ввели Зарецкого, за столом сидел в такой же форме худой, желтолицый человек без погон, но со знаками отличия на рукаве и воротнике.

— Вы Зарецкий? — спросил он через переводчика.

— Да, меня зовут Андрей Михайлович Зарецкий, — по-немецки ответил он.

— И явились сюда добровольно? Откуда?

— Из района Даховской.

— Что вы там делали?

— Я лесничий и егерь заповедника.

— Коммунист? Комиссар? Служите в Красной Армии?

— Нет, я беспартийный. От службы в армии освобожден по здоровью.

Эсэсовский офицер помолчал.

— Сядьте, — вдруг сказал он. — И давайте поговорим. Вы знали, что мы считаем вас партизаном, военным преступником? И, тем не менее, пришли. Почему?

— Чтобы выяснить это недоразумение. В чем меня обвиняют?

— Это вы скоро узнаете. Кстати, вы хорошо говорите по-немецки. Где учились?

— В Лесном институте. Кроме того, три года воевал с вами.

— Солдат?

— Командир казачьей сотни. Хорунжий.

— Русский офицер? Заодно с комиссарами, против освободителей…

— Сильно сказано. — Зарецкий чуть улыбнулся. — Могу я спросить, откуда вы родом?

— Я родился в Силезии. Местечко близ Дрездена.

— Так вот, если бы русские или кто другой напали на ваше местечко, вы дрались бы с ними?

— О да!

— Почему же вы считаете русских, которые дерутся с вами за свою землю военными преступниками?

Эсэсовец не ответил. Сощурясь, он смотрел на Зарецкого. И тот смотрел на него. Немец отвел глаза. Сказал конвоиру:

— Уведите его.

— Я хочу видеть свою жену. Она в списке заложников. У вас в тюрьме.

— Можно, — сказал немец. — Вот она и объяснит вам, какая разница между солдатом-противником и военным преступником.

4

Как он ее ждал!..

Как ходил по комнатке этого страшного дома, где на окнах были не только решетки, но еще и козырьки, чтобы ничего не видеть! Тюрьма. Но и тут Андрей Михайлович не ощущал ни страха, ни сожаления о содеянном. Он ждал, ждал.

Загремело железо. Приоткрылась дверь, втолкнули Дануту. Он с трудом подавил возглас отчаяния.

Что не могли сделать годы, то сделали за несколько дней истязатели. На пороге стояла Данута Францевна. Бледное одутловатое лицо, черные круги под глазами, свалявшиеся волосы, глаза с ожиданием беды, мучений… Она поднесла к губам дрожащие руки, такая запуганная, в бледном линялом платье.

— Что ты наделал, Андрей, что ты наделал, мой милый! — тихо произнесла она, шагнув и падая на грудь мужу так, словно только он и мог защитить ее от неминучей беды. — Зачем ты приехал сюда?

Она уже знала о его добровольной сдаче.

Минут десять ее била истерика, ноги не держали, и Зарецкий едва усадил ее на деревянный настил. Ему удалось, наконец, успокоить жену. И он ответил:

— Приехал, чтобы освободить тебя. Может быть, сегодня. Ты ни в чем не виновата! Впрочем, не виноват и я. Все уладится, вот увидишь.

— Ты веришь им? Ты веришь этим мерзавцам? Они устроили тебе западню. Они заманили тебя, надеясь на твою честь и доверчивость, а теперь будут поступать с нами как хотят.

— Должна же быть какая-то порядочность, совесть у людей в мундире офицера?..

— У них? — Данута оглянулась на дверь. — Они исчадие ада. Ни чести, ни совести. Нелюди. Одно на уме: убивать и убивать. Вспомни Улагая и его подручных. Вот и они такие. Как ты решился на такой шаг, Андрей? Что наделал?!

— Они освободят тебя, — повторил он. — Я пришел. Я сдался. Пусть делают со мной что хотят, а ты сегодня же отправишься домой. И это — благо, это главное.

— Зачем я пойду домой? — Она снова припала к мужу. — Что буду делать дома, если тебя… Могу ли жить, сознавая, что ты отдал за меня свою жизнь? Как ты можешь так думать, друг мой?..

— Да что они знают обо мне? — тихо спросил он.

— Что-то знают. Я поняла это на допросах. О десанте.

Эту весть Зарецкий принял как должное. Ну что ж. Отступать некуда. А Данута будет жить!

— Успокойся, моя славная, — сказал он. — Война не бывает без подлости, без жертв. Я все взвесил. Выход был только один. Я в их власти. Им нужно отомстить? Готов и к этому. А тебя отпустят, ты ни при чем.

— О-ох! — она выпрямилась, знакомым домашним жестом поправила волосы. Слабая улыбка осветила ее лицо. — Я понимаю тебя, Андрей. Видно, у нас одна судьба. Мы и умрем вместе. Как умерли твои отец и мать. Неизбежность. Пусть свершится. И довольно об этом. Расскажи, что Лида, как в горах? Есть ли что о Мише, где он, что твои друзья? У нас есть немного времени.

Времени у них было совсем немного. Оккупанты что-то нервничали, торопились.

Андрей Михайлович рассказывал коротко и неотрывно смотрел на жену, ощущая все ту же успокоенность. Но тут открылась дверь, вошли охранники, взяли Зарецкого под руки и увели, оставив Дануту Францевну в камере.

Тот же худой, желтолицый штурмбанфюрер расхаживал по кабинету. Он напоминал голодную рысь, которая помышляет об охоте. И предвкушал наслаждение от охоты.

Немец молча показал на стул, обошел письменный стол и долгую минуту смотрел на спокойное лицо Зарецкого. Сказал без выражения, словно читал готовый текст:

— Вы командовали партизанами, которые истребили наш воздушный десант в горах. Так?

— У вас есть доказательства?

— Я не хочу играть с вами в кошки-мышки. Есть.

Немец подошел к двери, что-то сказал дежурному офицеру. И сел, уткнувшись в бумаги.

Вошел солдат, нет — фельдфебель, вытянулся у двери.

— Вы встречали этого человека? — спросил его комендант. И показал на Зарецкого.

Тот коротко глянул в лицо Андрея Михайловича.

— Так точно! Это Зарецкий. — Фельдфебель мешал русские и немецкие слова. — Он руководил боем с нашим отрядом после приземления в горах. Он лично взял мои документы и оружие, когда меня сбили с ног в рукопашной схватке. Он хотел убить меня, но оставил для допроса. Тогда я убил караульного и сбежал.

…Картина июльского боя у лесной опушки встала перед глазами