Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер

прочие красоты. Зато верил в людские корысть, вероломство и непредсказуемость. И сейчас перстень на пальце казался ему тавром, поставленным неведомым барышником.

Резко повернув кольцо камнем внутрь, Пеппо открыл шкаф и пошарил рукой по полкам. Все было на месте. Холодная рукоять кинжала слегка успокаивала своей твердостью и знакомыми завитками чеканки. Кошель, чужой, несущий угрозу и все равно такой непривычно и упоительно тяжелый. Интересно, поняла ли хозяйка, что кошель этот не его и явно подложен в его карман позже? Бархат едва ли остался бы таким же плотным и нежным, как следует поплескавшись в помоях канала.

И вдруг Пеппо почувствовал, как все внутренности свиваются липким узлом. Господи… В воде канала…

Руки лихорадочно забегали по полке. Где же она? Ладанка, распиленная и для удобства без затей уложенная в холщовый мешочек. Совсем недавно он ощупал этот мешочек, лежавший на одеяле и уже совсем сухой. Терзаемый головной болью и плохо соображавший, он даже не подумал, что ладанка в канале неминуемо наполнилась водой. Идиот. Идиот! Он же собирался скрепить ее воском, почему же легкомысленно доверился этому дурацкому мешочку?!

Пеппо едва не разорвал грубый холст, высвобождая ладанку из ненадежного укрытия. Холодное серебро податливо разломилось в пальцах, и подросток ощупал содержимое.

— Нет… — прошептал он. — Нет, нет… Господи, нет!

Свиток, еще недавно плотный и шероховатый, слипся в волглую массу, проминавшуюся в пальцах. Не замечая, как до крови прокусывает губу, Пеппо рванулся к столу, с размаху натыкаясь на него бедром.

— Черт, — бормотал он, — ну же…

Это ведь пергамент. Это не дешевая бумага, на которой он писал послания для Лотте. Пергамент не так легко испортить, он точно это знает. Сейчас, сейчас. Его нужно попытаться просушить. Быть может, текст не успел сильно повредиться и его еще удастся разобрать.

В отчаянии Пеппо уже не помнил, что совсем недавно сам собирался уничтожить свиток и избавиться от тяготеющего над ним проклятия. Дрожащими руками сломав восковые печати, он ощутил, как хрупкие комочки осыпаются на стол, затаил дыхание и попытался успокоиться. Если он начнет разматывать свиток пальцами, трясущимися, как у горького пьяницы, он наверняка окончательно испортит злополучную Треть.

Медленно выдохнув, Пеппо взялся за край свитка, но тот прочно прилип к следующему слою. Так нельзя, влажный пергамент прорвется. Юноша вернулся к шкафу и вынул кинжал. Осторожно поддел край острой стальной гранью и отделил его. Вот так. Без спешки, миллиметр за миллиметром.

Свиток неохотно разматывался, шурша и потрескивая. Пеппо расстилал пергаментную полосу на столе, прижав уголок ножкой шандала. Как знать, осталось ли хоть что-то из написанных на свитке древних слов. Но он гнал эти бесполезные мысли и продолжал свое занятие. Свиток уже протянулся поперек всей столешницы, когда Пеппо почувствовал пальцами кромку. Пергамент закончился, распростершись на краю стола, а в руках оружейника остался только стержень. Гладкий и изящный, уснащенный с обоих концов холодными металлическими кольцами. Переведя дыхание, Пеппо машинально огладил стержень и вдруг нахмурился, снова проводя пальцами по полированному дереву.

Глава 20. Сказка для сестренки

Оно было теплым… Но не таким, каким бывает топорище, нагревшееся от ладони. Гладкое дерево испускало ровное тепло, словно внутри его таилась безмолвная жизнь, и от этого тепла еще холоднее казались металлические кольца. Какая-то надпись мелкой вязью вилась по стержню, но буквы были слишком мелки для того, чтобы различить их пальцами.

Пеппо невольно показалось, что он держит в руке неизвестное ему живое существо, которое может неожиданно вцепиться в руку, будто проснувшаяся мышь. Это чувство было таким реальным, что оружейник торопливо положил стержень на стол и почти машинально отер ладони о рубашку.

Чушь. Это у него со страху заледенели руки, покуда он возился с чертовым пергаментом. Секунду поколебавшись, Пеппо снова медленно нащупал стержень на столе и сжал его в руке. Все такой же теплый. На ум разом пришло все, что он доселе успел услышать о загадочном содержимом ладанки. «Орудие дьявола»… «Этот страшный предмет способен причинить неслыханные беды»…

Поежившись, Пеппо уже хотел отложить странную вещицу, но вдруг замешкался. Поискал в себе то ли страх, то ли тревогу. Но инстинкты молчали. Напротив, теплое дерево в ладони дарило плохо понятную смесь чувств, объяснить которые Пеппо не смог бы, но точно знал, что ему не хочется выпускать стержень из рук. Но это же просто деревяшка. Бобинка, на которую наматывают свитки. Что в ней может быть особенного?

Он снова решительно уложил стержень в мешочек, осторожно ощупал сырой пергамент и по извечной привычке сел на край стола. Нечего отвлекаться, пусть сначала просохнет. Сейчас есть более неотложные вопросы. Пора найти под ногами подобие опоры и решить, что делать дальше. Слишком круто, слишком странно и нелепо повернулась его и без того бестолковая жизнь в эти дни, а он не сумел даже запомнить поворота. Гость он или пленник в этом уютном и приветливом месте? Можно ли верить суетливой и ласковой донне Ассунте, с почти материнской заботой сокрушающейся, что Пеппо «точно из лозы сплетен, поди откорми»?

Оружейник потер лоб. В этом не хотелось признаваться, но он все больше понимал правоту полковника Орсо. «Вы станете сходить с ума, всюду чуять предателей, бояться звука собственного дыхания…»

Пеппо вскочил и заметался по комнате, будто в ней стало мало воздуха. Но как доверять тому, кого он не может понять? Дело не в донне Ассунте. Она лишь добросовестная хозяйка и сердечная женщина. Но кто же спас его той безумной ночью? Уже второй раз в отчаянный момент ему кто-то приходит на помощь, отказываясь даже от простой благодарности.

Пеппо готов был признать: в мире немало добрых людей. Но во имя всех ангелов и всех же чертей… Ни один, даже самый блаженный умалишенный не станет надевать на исцарапанный палец незнакомого нищего мальчишки драгоценный перстень. Так кто этот человек и чего он хочет? А ведь ему непременно что-то нужно. Что-то очень важное, если он вытворяет такую галиматью. Еще кому-то что-то от него нужно, словно прежде на его драную шкуру было мало охотников.

При других обстоятельствах у Пеппо, пожалуй, нашлись бы кандидаты на таинственную роль спасителя. К примеру, отчего не тот же полковник Орсо? Он не ладил с отцом Руджеро. И заподозрив, что тот вот-вот сорвет куш, мог бы без особых колебаний вскинуть пистоль. Ну а дальше… Пусть их встреча едва не стоила Пеппо жизни, отчего-то он был уверен: полковник не стал бы его добивать. Он просто вытащил бы подранка из воды,