Говардс-Энд - Эдвард Форстер

Маргарет покачала головой.

— Это абсолютно невозможно.

— Почему?

— А по-моему, тут нет ничего невозможного, — вмешался Тибби. — План замечательный.

— Невозможно, потому что… — Маргарет грустно посмотрела на мужа. — Мы с Хелен не разговариваем на таком языке, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Это подошло бы для каких-нибудь других людей, которых я ни в коем случае не виню.

— Но Хелен с тобой как раз и не разговаривает, — сказал Тибби. — В этом вся наша проблема. Она не желает говорить с тобой на вашем языке, и именно поэтому ты думаешь, что она нездорова.

— Нет, Генри. Спасибо за твое предложение, но я не могу.

— Понимаю, — сказал он. — Мешают твои нравственные принципы.

— Вероятно.

— И ты скорее согласишься, чтобы сестра страдала, чем пойдешь им наперекор. Одним только словом ты могла бы заставить ее приехать в Суонидж, но у тебя нравственные принципы. С принципами все очень мило. Надеюсь, у меня тоже есть нравственные принципы, как и у любого человека, но когда перед нами подобный случай, когда стоит вопрос о сумасшествии…

— Я не верю, что это сумасшествие.

— Но ты только что сама сказала…

— Это сумасшествие, как я его понимаю, но не так, как его понимаешь ты.

Генри пожал плечами.

— Маргарет, Маргарет! — простонал он. — Никакое образование не научит женщину логике. Послушай, дорогая, мне дорого мое время. Ты хочешь, чтобы я тебе помог, или нет?

— Не таким способом.

— Ответь на мой вопрос. Дай простой ответ на простой вопрос. Ты хочешь…

Но неожиданно их прервал Чарльз:

— Отец, лучше бы мы не впутывали сюда Говардс-Энд.

— Почему?

Чарльз не дал никаких объяснений, но Маргарет почувствовала, что, словно откуда-то издалека, к ней дошел знак возникшей между ними солидарности.

— Весь дом и так вверх тормашками, — сердито сказал Чарльз. — Ни к чему нам устраивать еще какую-то кутерьму.

— Кому это «нам»? — спросил отец. — Кому это «нам», мой мальчик?

— Прошу меня простить, — проговорил Чарльз. — Похоже, я все время влезаю не в свое дело.

Теперь Маргарет уже сожалела, что рассказала мужу о своих подозрениях. Отступать было поздно. Он решительно намеревался довести начатое до удовлетворительного завершения, но по мере того как говорил, Хелен исчезала. Ее светлые развевающиеся волосы, ее живые глаза уже ничего не значили, ибо она была больна, у нее не было прав и любой из друзей мог открыть на нее охоту. С тяжелым сердцем Маргарет приняла участие в этом преследовании. Под диктовку мужа она написала сестре лживое письмо, в котором сообщала, что вся мебель находится в Говардс-Энде и что туда можно приехать в следующий понедельник в три пополудни, когда в дом придет уборщица. Письмо получилось холодное, но оттого и правдоподобное. Хелен решит, что сестра на нее обиделась. А в следующий понедельник Маргарет и Генри отправятся на ленч к Долли, после чего устроят в саду засаду.

После того как Маргарет и Тибби ушли, Генри сказал сыну:

— Я не потерплю такого поведения, мой мальчик. Маргарет слишком доброжелательна, чтобы на тебя обижаться. Но я обижен за нее.

Чарльз промолчал.

— С тобой сегодня что-то не так, Чарльз?

— Нет, отец, но, возможно, ты ввязываешься в дело, гораздо более серьезное, чем тебе представляется.

— С чего это ты так решил?

— Лучше меня не спрашивай.

Говорят, настроение весны переменчиво, но дням, ее истинным детям, присуще лишь одно настроение: их наполняет то поднимающийся, то стихающий ветер и щебетание птиц. Появляются свежие цветочки, зеленая вышивка на живых изгородях становится ярче, но над головой у вас нависает все то же небо, мягкое, плотное и голубое, те же фигуры, зримые и незримые, бродят среди лугов и перелесков. Утро, которое Маргарет провела с мисс Эйвери, и день, когда отправилась ловить в западню Хелен, были равновесны. Время могло бы стоять на месте, дождь мог бы никогда не идти, и только человек со своими кознями и недугами доставлял Природе беспокойство, пока сам не начинал смотреть на нее сквозь пелену слез.

Маргарет больше не спорила. Прав или не прав был Генри, но он проявил к ней исключительную доброту, а она не знала иных критериев, по которым его можно было бы судить. Она должна полностью довериться мужу. Как только он брался за дело, вся его ограниченность исчезала. Он извлекал пользу из мельчайших деталей, и поимка Хелен, судя по всему, обещала быть разыграна так же безупречно, как и свадьба Иви.

Как и было условлено, утром они выехали из Лондона. Генри выяснил, что их жертва уже добралась до Хилтона. Прибыв на место, он заехал во все деревенские конюшни, где можно нанять экипаж, и по нескольку минут серьезно побеседовал с каждым хозяином. Что он им говорил, Маргарет не знала — возможно, неправду, — но после ленча пришло известие, что с лондонским поездом прибыла дама и взяла экипаж до Говардс-Энда.

— Экипаж ей необходим, — объяснил Генри. — Нужно ведь забрать книги.

— Ничего не понимаю, — в сотый раз сказала Маргарет.

— Допивай свой кофе, дорогая. Нам пора.

— Да, Маргарет, выпей побольше — тебе полезно, — подхватила Долли.

Маргарет взяла было чашку, но неожиданно закрыла глаза рукой. Долли украдкой взглянула на свекра, который, впрочем, не реагировал. В наступившей тишине было слышно, как к двери подъехала машина.

— Ты не готова, — взволнованно проговорил Генри. — Давай я поеду один. Я прекрасно знаю, что делать.

— Нет-нет, я готова, — ответила Маргарет, открыв лицо. — Просто ужасно беспокоюсь. Я не чувствую, что Хелен в самом деле жива. У меня такое впечатление, что все ее письма и телеграммы были написаны кем-то другим. В них не слышно ее голоса. Я не верю, что твой кучер и в самом деле видел ее на станции. Не надо было мне о ней рассказывать. И я знаю, что Чарльз злится. Да, злится… — Она схватила руку Долли и поцеловала. — Ах, Долли, прости меня. Прости. Теперь поехали.

Генри внимательно посмотрел на жену. Этот взрыв эмоций ему не понравился.

— Не хочешь ли привести себя в порядок? — спросил он.

— А у нас есть время?

— Сколько угодно.

Маргарет зашла в уборную рядом с входной дверью, и, как только щелкнула задвижка, мистер Уилкокс тихо сказал невестке:

— Долли, я еду без нее.

Глаза Долли загорелись от возбуждения, которое присуще деревенским кумушкам. На цыпочках она последовала за свекром к машине.

— Скажи, ей: я подумал, что так будет лучше.

— Да, мистер Уилкокс, понимаю.