Исход из Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

расколола его. Синель предупреждающе крикнула.

— Не беспокойся, — сказал ей Гагарка, — просто небольшое статическое напряжение. Я уже исправил.

— Я бы хотела, чтобы патера Раковина мог это наблюдать, — сказал незнакомый голос позади него. — Он будет так огорчен, когда мы расскажем ему, что он пропустил.

— Как и Его Высокопреосвященство, — проворчала майтера Мята. — Но он сам сделал ошибку, вернувшись во дворец, если это можно назвать ошибкой. Мы должны были, безусловно, немедленно выполнить указания Паса, и Его Высокопреосвященство сам не потерпел бы отсрочки. Гагарка, ты точно не видел Паса? Ты уверен?

— Нет, майтера, не уверен. — Гагарка, сгорбившийся над работой, прищурился. — Потому как каким-то образом он показал мне все это, могет быть после того, как я поговорил с тобой. — Вспышка озарения. — Хочешь знать, что я об этом думаю, майтера?

— Да! Очень!

— Секи, ты сдержала свое обещание и тем самым заставила Паса выполнить его. А до того он спрашивал себя, стоим ли мы всех этих трудностей, вроде того. Погоди минутку, мне надо подсоединить сознание.

Гагарка подсоединил последний контакт и выпрямился, давая отдохнуть болевшим мышцам.

— Патера, ты можешь принести одну их тех священных ламп. Мне понадобится больше света.

Наковальня стремглав понесся за лампой.

— Патера Раковина надеется нанять катафалк, чтобы вернуть тело патеры в наш мантейон. — Обладателем незнакомого голоса оказалась молодая хорошенькая сивилла. — Майтера сказала, что сейчас все закрыто, но он ответил, что они откроются к тому времени, когда он доберется до них, или, если нет, он подождет. Майтера призналась мне, что ей очень хочется попросить у Его Святейшества разрешения устроить последнее жертвоприношение патеры прямо здесь, в Великом мантейоне, так как он поднялся в Главный компьютер отсюда. Но паства нашей четверти никогда…

Вернувшийся Наковальня встал на колени рядом с Гагаркой:

— Этого достаточно? Если света надо больше, я могу снять нагар. — Он держал светящийся хрустальный шар.

— Так клево, — сказал ему Гагарка. — Я вижу место и регистр, а больше ничего и не надо. — Он аккуратно вставил кончик ножа в череп Песка. — Все, заткнитесь. Мне надо помыслить. — Он стал тихо считать вслух.

И Песок заговорил, заставив майтеру Мята вздрогнуть.

— С-пятьдесят восемь, ноль. С-пятьдесят восемь, один. С-пятьдесят девять, ноль. С-пятьдесят девять, один.

— Входные импульсы сопроцессора сознания, — объяснил Наковальня почтительным шепотом. — Он сделал их возможными.

Гагарка ничем не показал, что услышал его слова, и молодая сивилла с Кирпичной улицы прошептала:

— Я просто не могу поверить, что ваша майтера… бывшая, я имею в виду. Молибден и тот солдат, они собираются все это сделать — где же они купят все эти сопроцессоры?

— Они должны сами сделать их, майтера, — объяснил Наковальня, — и я буду помогать им. — Майтера Мята взглядом призвала его замолчать.

Гагарка вернул нож в сапог.

— Не бурли, майтера. Он уже в порядке. Просто еще не знает этого.

Песок, как по сигналу, поднял голову и огляделся.

— Держи ее так, — сказал ему Гагарка. — Сейчас я поставлю на место твою черепную пластину. Как там было в Главном компьютере?

Раздалось крак-крак-крак игломета, за ним дикий крик, еще выстрелы и бум-бум карабина. На хорах, высоко над ними, с грохотом упала нефритовая статуя Фелксиопы.

* * *

— Неужели он греет? — спросила Абанья, увидев, как Скиахан надевает свой летный комбинезон.

Сейчас улыбаться было легко:

— Не так, как я хотел бы, иногда.

— Тогда тебе лучше надеть поверх него нижнюю рубашку. Она из шерсти и намного теплее, чем эта штука. А когда поедем верхом, обернешь вокруг себя одеяло. — Она коснулась пальцами игломета в портупее. — Ты умеешь ездить на лошади?

— Никогда не пробовал.

— Очень хорошо, — сказала ему Абанья. — Это может спасти твою жизнь.

Они вышли наружу; под пронзительным ветром двое бородатых мужчин держали пару беспокойных лошадей.

— Эта моя, — сказала Абанья, к облегчению Скиахана указав на лошадь побольше. — Вторая — твоя. Давай поглядим, как ты на нее сядешь.

Минут пять она глядела на него, а бородатые мужчины пытались не рассмеяться.

— Ты действительно не умеешь ездить, — наконец сказала она, — или ты замечательный актер, — и приказала мужчинам помочь ему. Когда они подняли его в седло, она сама одним махом взлетела на высоченную лошадь — ему ее плавное стремительное движение показалось почти чудом.

— Давай я тебе кое-что объясню. — Она наставила на него указательный палец. — До города две лиги, и, когда мы будем на полпути, ты можешь подумать, что тебе надо сделать только одно — ударить пятками по бокам лошади.

Он покачал головой:

— Никогда.

— Я могла бы приковать тебя к седлу, как к тому столбу. Но, если ты упадешь, лошадь потащит тебя, и ты умрешь. А я не хочу тебя терять. Так что слушай, и слушай внимательно. Если ты поскачешь галопом, ты точно упадешь и, скорее всего, умрешь. Но если нет, я тебя поймаю, и, клянусь, ты захочешь, чтобы я тебя быстро убила. И тогда не говори, что я тебя не предупреждала. — Она хлестнула управляющими ремнями по своей лошади, и та поскакала намного быстрее, чем, по мнению Скиахана, могла скакать лошадь.

— Я не поеду быстрее вас, — пообещал он.

Какое-то мгновение казалось, что он вообще не поедет. Потом один из бородачей крикнул «Но!» и ударил лошадь какой-то штукой; послышался громкий треск, и он почувствовал, что его обдувает самый дикий шторм в этом Витке.

Абанья натянула поводья и оглянулась.

— Еще кое-что. Моя лошадь — хорошая лошадь. Твоя — нет. Это старая вьючная кобыла, которую никто не хочет. И она не поскачет так быстро, как моя, даже если за ней погонится лев.

Его так сильно трясло, что он даже не мог кивнуть и просто ухватился за одеяло.

— Если ты меня обманываешь — если ты на самом деле умеешь ездить верхом и поскачешь галопом, когда представится возможность, — я застрелю твою кобылу. Не так-то просто завалить иглометом такое большое животное, как лошадь, но с полудюжины выстрелов я это сделаю. И я постараюсь не попасть в тебя, но не обещаю.

— Вы — добрая женщина, — выдохнул он.

— Не рассчитывай на это. — Через мгновение она засмеялась. — Просто ты можешь оказаться полезным. И, совершенно точно, тебе пойдет на пользу, если ты покажешь Сиюф то, что показал мне. Я так поняла, ваши женщины не слишком-то добрые.

— О, нет! — Он надеялся, что лицо отразило его потрясение. — Наши женщины очень добрые.

— Эта Эйр, которая кричала, она же была женщиной? Ты сказал «ее». Встань в стременах, если тебя трясет.

Он попробовал.

— Да, женщина. Добрая женщина.

— И ты любил ее. — В голосе