Поиски пропавшего без вести - Татьяна Рубцова

— Ну, честности у тебя не больше, чем у любого другого милиционера. Насмотрелась я на них, пока не получила гражданство. Встречают Андрея, отводят в сторону и говорят: жить в Москве хочешь, гони деньги. 300–500 рублей сразу в карман.

— Не давал бы.

— Тогда депорт. У нас же не всегда прописка была.

— Вот интересно: парень в розыске, а его за 300 рэ отпускали.

— Так в свой же карман. И что стало бы со мной и с Олегом, если бы его посадили?

— Да ладно тебе. Давай уже не вспоминать неприятное.

— Как раз сейчас это в голову и лезет. Здесь все такие сытые, обожравшиеся. А мы с Андреем голодали, бывало. Мы с Олегом еще ели, а он — не всегда.

— Что-то часто мы стали вспоминать парня.

— Не знаю. Наверное, все-таки, он часть нашей жизни.

— Знаешь же, Оль, я ему многим обязан. Давай, просто не будем об этом говорить.

— Хорошо. Я напрасно завелась.

— Вот именно. Мы же за всю нашу семейную жизнь еще ни разу не поругались.

— Правда. Не сейчас же начинать.

— Тише.

— Что случилось?

— Мы стоим.

— Кажется…

— Точно, стоим.

В дверь постучали.

— Я открою, — Константин Григорьевич встал и быстро обув шлепанцы, прошел к двери.

Едва он щелкнул замком, как на дверь навалились, оттесняя его вглубь каюты.

Несколько мужчин: смуглых до черноты, с заросшими лицами и, с белками темных глаз, отдающими желтизной, ворвались в каюту, наставили автоматы.

— Ком, ком, бек.

Никитин попятился, Ольга, сразу побледнев, вскочила. Мужчины схватили их с грубой силой и вытолкали в коридор, повторяя, как заклинание:

— Ком, ком.

Никитин потерял сначала один тапочек, потом другой, а Ольга с самого начала оставалась босой, были они оба одеты легко и по-домашнему. В коридоре уже были люди, испуганные и трясущиеся. Обросшие, смуглые, вооруженные автоматами мужчины толкали их, швыряли, направляя к сходням, ведущим на верхнюю палубу. Она уже была полна пассажирами, и все новые и новые поднимались наверх, падали, сбиваемые с ног, вставали и замирали, перепуганные насмерть. Их поставили близко к борту, построили, как смогли, ударив с ходу несколько человек из тех, кто обычно оказывает меньше сопротивления, ударили зло, ногами, в самое больное место.

— Хаш!

И для убедительности дали сразу несколько очередей в воздух. Кто-то в толпе ахнул, сомлел и упал бы, только падать было некуда. После этого мужчины окружили толпу, скаля желтые зубы. Одеты все они были в футболки, джинсы, спортивные костюмы и просто пиджаки с рубашками. Только двое из напавших держались отдельно от всех, стоя рядом с капитаном судна. В руке одного из них были наушники с микрофоном, а колонки были подвинуты к самому борту. Одеты и эти двое были в футболки и легкие джинсовые брюки по случаю жары и один из них был грек — капитан, а второй — Андрей. Он, не торопясь, надел на голову наушники, кивнул и грек подкрутил что-то в колонках. Тогда Андрей кашлянул, проверяя, поправил микрофон.

— Эй, там, на катерах! — закричал он на английском, подойдя к борту, и двое его боевиков застыли рядом с ним с автоматами. — Слушай меня. Или вы уходите, или мы начинаем отстрел заложников. Разговаривать мы будем с вашим правительством.

На таможенных катерах хранили молчание. Военный корабль застыл с наведенными пушками.

— Даю вам пять минут, — закричал Андрей. — 5 минут. Слышите? И мы убиваем четыре заложника.

Невольно он сам после этой фразы обвел взглядом толпу людей, близких к обмороку.

— Не реагируют.

— Среагируют, Бен-Рашид, как миленькие. Отбери четырех — два на два.

Очень крупный мужчина в черной, наглухо застегнутой джинсовой рубашке и таких же брюках, с иссиня-черными усами и короткой бородой, глянул на своего начальника, согласно кивнул так, что ему на глаза упала черная прядь волос, быстро пошел к толпе, бросая на ходу несколько слов своим. И те, как послушные пастушеские собаки, стали отгонять людей от борта.

— Ком, ком. Бек.

Люди зашевелились, передвигаясь. Никитин, придерживая Ольгу за плечи, старался оставаться в середине толпы. И он все время высматривал Олега и Марину, сильно за них переживая. Наконец ему показалось, что он увидел их, мелькнула темная, коротко стриженная голова парня, а рядом прямые, более светлые волосы девушки.

— Стой здесь.

— Что? — Ольга, перепуганная насмерть, не отпускала рукава мужа. — Не ходи.

— Там Олег.

И Никитин оставив наконец жену, стал пробираться в ту сторону, проталкиваясь сквозь толпу вопреки общему движению. Он увидел юношу: испуганного, растерянного, нервно озирающегося и закрывающего собой Марину, и стал двигаться уже направленно.

Люди молчали, слышно было только тяжелое дыхание, невольные всхлипы и громкие выкрики экстремистов. То, что их взяли в заложники, Никитин понял с первой минуты. Он слышал слова Андрея, но не узнал его голос, и не видел его самого из-за людских голов. Олег с Мариной держались с краю, и один из экстремистов направился к юноше. Тот, встретившись с ним взглядом и поняв все, толкнул Марину в толпу, шагая вперед, чтобы прикрыть ее, и тут между ним и черноволосым мужчиной встал Никитин. Хоть он и был высокий и плотный, в спортивном трико и рубашке навыпуск, опасным не казался. Экстремист, более низкорослый, схватил его за руку, рванул на себя. Никитин хотел было провести бросок через бедро, но мужчина был настороже и, отступив назад, нанес боковой удар коленом в живот. Никитин охнул и согнулся. Олег рванулся к нему, и его схватили сразу двое.

Андрей тоже нервничал, глядя на часы и на застывшие суда.

— Пять минут истекло, — закричал он в микрофон. — Четыре жизни будут змеями на вашей совести в судный день. Видит бог, мы не хотим убивать.

Он посмотрел туда, где застыла толпа. В нескольких шагах от них, у самого борта беззащитно замерли четыре фигуры — две женские: одна в домашнем золотистом халате, другая в вечернем платье; и две мужские: Олега и Константина Григорьевича. Их Андрей узнал сразу.

— Дьявол! — Андрей почему-то не удивился, рванул с головы наушники и бросился к ним. — Стой! — хрипло закричал он. — Бен-Рашид, стой!

Мужчина в черном что-то крикнул, его помощник отступил, и Андрей, задохнувшись от страха, подскочил к ним.

— Отбери других мужчин, Бен-Рашид, — сказал он, переводя дыхание и становясь между братом и экстремистом.

— Почему?

— Не спрашивай. Я так хочу. Эти двое — мои!

— Почему?

— Я так хочу. Ты слышишь?

— Не понимаю.

— А тебе и не надо понимать. Жорж, возьми микрофон, продолжай переговоры. Эти бараны не знают английский.