На шумных улицах градских - Леонид Васильевич Беловинский

позволяли и в дороге располагаться со всеми удобствами. Впрочем, у Танеева и такие поездки оставили самые тяжелые воспоминания: «В возке помещались отец, мать, я, нянюшка, горничная, одна или две, иногда сестра, гувернантка.

Для отца клали в возок большую перину… Перина, на которой он лежал и спал всю дорогу, занимала большую половину возка.

Остальные помещались в остальной половине возка, как могли…

Отец больше всего боялся холода и свежего воздуха. Окна были тщательно закупорены. Духота была ужасная. Она усиливалась от запаха пирогов и жареных куриц, которые ехали с нами, завернутые в синюю сахарную бумагу.

Я был весь закутан с ног до головы и плотно увязан шарфом. Мне было невыносимо жарко, движения мои были связаны. Теплая одежда давила меня, теснила, мучила. Меховой воротник шубы и шерстяной шарф царапали мне лицо…

От духоты я страдал невыносимо. Меня постоянно тошнило, окно возка открывалось только тогда, когда начинало меня рвать. Часто меня рвало в самом экипаже.

На станциях из этой духоты мы выходили на мороз. Лицо обжигало как огнем» (139, с. 108).

Впрочем, без большого удовольствия вспоминал зимнюю дорогу в возке «на своих» и С. Т. Аксаков. Еще раз напоминаем, что о прелестях поездки из Москвы в Казань в тарантасе читатель может прочесть в прекрасной повести В. А. Соллогуба «Тарантас». Это одна из лучших книг в русской литературе.

Так что, кажется, об удалой русской кибитке лучше читать, а ездить все же лучше в прозаическом легковом автомобиле.

Оригинальной была русская троечная упряжка, иногда называвшаяся ямской. Сильный, старший годами и хорошо обученный коренник, заложенный в оглобли с хомутом и дугой, задавал направление и скорость движения. По бокам в постромках шли молодые и резвые пристяжные в хомутах или шорках; они создавали дополнительную тягу. Коренник обычно шел крупной рысью, для чего подбирался «шаговитый» конь, а пристяжные, отвернув головы в стороны, шли в галоп. Были и полуямские упряжки, с одной пристяжной. Троечная упряжь украшалась бубенцами разной величины, от больших, в кулак, глухарей, до мелких шаркунцов, подобранных в тон, и точно так же подобранными в тон поддужными колокольчиками, так и продававшимися в наборе. Колокольчики различались по форме, толщине стенок и размеру и помечались номерами по тональности звука. Если употреблялся один колокольчик, то предпочитали больший размер; парные были однотонные, но разных размеров; при трех колокольчиках основной издавал более резкий звук, а другие, настроенные в лад, подбирались к нему. Отливались они из медного сплава, «желтые» и «белые», посеребренные. Бубенцы и колокольчики не только украшали мелодичными звуками поездку, но и предупреждали встречных о быстро идущем экипаже, которому следовало уступать дорогу. С колокольчиками могла ездить только почта и полиция; при въезде в город колокольчики подвязывались. Впрочем, как издавна ведется в России, на ограничения по части колокольчиков никто внимания не обращал.

Кроме русской, бытовала в России парная английская «шорочная» упряжка в дышло, без дуги и хомута, в «шорку» – особый ремень, надевавшийся на холку и грудь лошади; цепочками шорки крепились к дышлу, по сторонам которого в постромках шли лошади. При дышловой запряжке в шорках или в хомутах можно было закладывать четыре лошади в ряд, как в тачанках, либо четверку или шестерку лошадей, парами, одна за другой.

Быстрая почтовая гоньба в любую погоду, непрестанная смена пассажиров, постоянное пребывание в дороге сформировали особый тип русских ямщиков, лихих и дерзких, создавших огромный пласт протяжных ямщицких песен; по отзывам современников, ямщик запевал, тронув лошадей от станции, и умолкал, соскочив с облучка у следующей станции.

Здесь уместно объяснить разницу между ямщиком, кучером, возчиком и извозчиком, а также разными категориями извозчиков. Ямщик был государственным крестьянином, натуральной повинностью которого было содержание ямской почтовой гоньбы между станциями. Извозчик перевозил пассажиров в городе по вольному найму, на собственных лошадях и в своем экипаже. Были разные неофициальные категории извозчиков. Самым дешевым был «ванька» из окрестных крестьян, приехавший в город, обычно зимой, на своей плохонькой лошадке в дрянной упряжи и в плохих пошевнях с дерюжной полостью, редко на овчине. Ездил он медленно, город знал плохо, и цена ему была самая низкая. Городские извозчики не любили сбивавших цены нерасторопных ванек, обзывали их «воронами», и, обгоняя, норовили зацепить кнутом. «Но что это были за извозчики, или “ваньки”, как их тогда называли! – вспоминал В. А. Оболенский. – Лошади – одры, а экипажи, неудобнее которых и не представишь себе. Это были дрожки со стоячими рессорами. Сиденья на них были так узки, что два человека, несколько склонные к тучности, могли уместить на них лишь половину своих тел, а вторые половины висели в воздухе. Трясли “ваньки” на булыжных мостовых отчаянно, а рессоры их дрожек постоянно ломались и обычно были перевязаны веревками. Моя мать редко решалась сесть на “ваньку” и, конечно, не позволяла мне на них кататься, считая такие прогулки опасными для моей жизни. Вот почему, между прочим, мне так памятны милые извозчичьи кареты с приятным кислым запахом и с уютно дребезжащими стеклами» (95, с. 11).

Надобно пояснить, что зажиточные хозяева, промышлявшие городским извозом, содержали особого рода кареты, иногда даже щеголеватые или по крайней мере претендовавшие на шик. Эти кареты и нанимались на время в необходимых случаях. Так, в московском купеческом быту особенно богатые свадьбы не обходились без раззолоченных, с зеркальными стеклами и фонарями «ечкинских» (поставляемых предпринимателями Ечкиными) свадебных карет, запряженных тройками.

В отличие от «ваньки», профессиональным извозчиком был «голубчик» или «живейный» извозчик из мещан или окрестных крестьян, но постоянно, летом и зимой занимавшимся извозом. У него в хороших городских санях или пролетке была запряжена неплохая резвая лошадь, а иногда пара (полуямская упряжка) или тройка, закладывавшаяся уже в ковровые сани с суконной полостью на волчьем меху. Голубчики хорошо знали город, ездили быстро, иногда и лихо, но и стоили дороже, от 50 копеек.

Профессиональные извозчики, особенно в небольших провинциальных городах, да и в Москве тоже, нередко знали сравнительно немногочисленных клиентов в лицо. Вот что вспоминал об этом В. А. Оболенский: «В Петербурге, где я постоянно жил, у нас не было «знакомых» извозчиков, а у кудринских (в Москве. – Л. Б.) жителей было несколько, считавших их “своими господами”. И когда кто-нибудь ехал из Кудрина в город, то посылал на Кудринскую площадь горничную нанять не просто извозчика, а Ивана или Петра, и наказывали, что если сегодня Петр выехал на вороной – то Петра, а если на гнедой – то Ивана, и у меня, садившегося в родном городе на первого попавшегося извозчика, в Москве, где я юношей бывал даже не каждый год, был свой извозчик Яков, который, завидев меня издали, снимал шапку и, отвешивая низкий поклон, говорил: “Здравья желаем вашему сиятельству, давненько к нам не жаловали”,