Серебряный доспех - Ярослав Хабаров

Она подняла глаза и увидела Тзаттога. Он смотрел на нее с бесконечным состраданием, и впервые за все это время принц-упырь не вызвал у девушки страха. Напротив, она вдруг испытала приятное чувство полного доверия к нему.

Кто всегда был рядом? Кто не убил ее, хотя имел десятки возможностей сделать это? «Архааль, помоги мне! - подумала Пенна. - Если я начну бросаться в объятия всякого, кто не воспользовался возможностью убить меня…»

Но эта мысль была последней здравой мыслью в ее бедной гудящей голове.

– Иди ко мне, - прошептал Тзаттог. - Прижмись к моей груди. Будь моей. Я дам тебе покой и безопасность. Войди в мою душу и стань ее владычицей. Тебя ждет моя нежность. Клянусь не причинять тебе вреда! Есть еще одна возможность избавиться от усталости и боли. Еще одна, помимо смерти, - моя любовь. Маленькая смерть, после которой наступает бессмертие.

– Я не хочу бессмертия, - залепетала Пенна. Но она уже пала - противиться принцу-упырю не оставалось ни сил, ни желания.

– О, - засмеялся Тзаттог, - это хорошее бессмертие, радостное.

И она с удивлением поняла, что счастлива. Она может подарить радость этому сильному, могущественному созданию! Оно, способное порвать голыми руками крепкого воина, дрожит перед ней. А как благоговейно он прикасается к ее телу! Какие сладкие у него поцелуи! В объятиях принца-упыря Пенна слабела, обмякала, обвисала. У Тзаттога все плыло перед глазами. Давно он не испытывал подобного наслаждения. Жизненная энергия Пенны наполняла его новыми силами, дарила счастье, граничащее с экстазом.

Неожиданно он понял, что Хазред - или Асехат - в серебряном доспехе сделался меньше ростом. Это могло означать лишь одно - сам Тзаттог вырос, сделался крупнее. Принц-упырь тихо засмеялся сквозь зубы, и Пенна отозвалась счастливым полувздохом-полустоном. Это был последний вздох, сошедший с ее губ.

Тзаттог осторожно положил на землю ее обессиленное тело и выпрямился. Огромные черные крылья с шумом развернулись за его плечами. Тзаттог запрокинул голову и разразился громовым хохотом.

Он не сразу расслышал, как Хазред говорил:

– Так вот она, твоя любовь? Ты попросту сожрал ее!

Тзаттог сверкнул глазами:

– Как ты смеешь?

Но существо в серебряном доспехе не так-то просто было запугать. Хазред фыркнул:

– Будь ты вампиром, ты бы просто напал на жертву и высосал из нее всю кровь. Тут все ясно и почтенно. Такова природа вампиров, они нуждаются в живительной влаге. Но тебе, великому порождению тумана, королю умертвий, потребовалось обставить это дело более торжественно, чем эльфийское ритуальное пение в честь цветения первого цветочка в лесах Нальраэна - Презрительная гримаса исказила лицо Хазреда при этом сравнении. Он представил себе эльфов, и его чуть не стошнило.

Очевидно, Тзаттог испытывал по отношению к обитателям Нальраэна похожие чувства, потому что содрогнулся от отвращения.

– Ты!… - прошипел он. - Молчи!

– Почему? - Хазред задрал голову и бесстрашно уставился на крылатого, огромного, полного новой мощи принца-упыря. - Ты разочаровал меня! Ты сделал то, что делают твои так называемые недруги-вампиры, но снабдил самый обычный поступок высокими словесами о любви, смерти, блаженстве, покое… Тебе попросту требовалась эта девица, чтобы набраться сил. Эта девица и ее душа. И ты ликуешь, потому что получил желаемое, только и всего. - Хазред покрутил головой. - Знаешь, что это мне напоминает? Все едят кашу и называют ее кашей, и только один извращенец поливает кашу соусом и называет ее пищей богов.

– В этом отличие плебеев от аристократии, - с высоты своего гигантского роста бросил Тзаттог. - Ни один аристократ не откажется от соуса и в жизни не признается в том, что его каша - вовсе не пища богов. Впрочем, твое сравнение хромает. К тому, что произошло сейчас, это не имеет ни малейшего отношения. Проклятье, хоть ты и напялил на себя магический доспех, ты остался тупым и циничным, как все троллоки!

– Природу не переделаешь, - сказал Хазред. - И я рад этому.

– Потому что ты плебей, - вздохнул Тзаттог. - Тебе не познать прелестей соуса.

– Разве ты не говорил, что мое сравнение хромает?

– Оно подобно тебе самому: то хромает, то нет. Разве твой доспех не лишен одной пластины?

– Не пытайся меня запутать и не переводи разговор на отсутствующую пластину, - огрызнулся Хазред.

– В конце концов, мне это все безразлично, - сказал Тзаттог. - Ты помог мне сломить ее гордость, и я благодарен тебе. Я не стану ничего тебе доказывать. Ты присутствовал при великом таинстве и ничего не увидел - просто потому, что ничего не захотел увидеть.

Он положил руку на грудь и услышал еле слышный, ласковый голос Пенны:

– Как хорошо, как спокойно мне на моем троне, о мой господин! Как я люблю этот холодный трон твоего сердца!

Тзаттог наклонился над бездыханным телом и коснулся еще теплой щеки.

– Теперь мы никогда не расстанемся, моя королева.

Голос Пенны отозвался еле слышно:

– Никогда…

* * *

Погоня продолжалась всю ночь. Умертвия и освобожденные узники мчались бок о бок, слыша, как сзади хрустят и ломаются ветки и по лужам хлюпают огромные, как корабельные канаты, щупальца. Чудовище то настигало тех, кого считало своем добычей по праву, то отставало от беглецов, чтобы насладиться пожиранием очередного несчастного.

Священная река Ошун медленно катила свои воды по заболоченной местности. Леса здесь были густыми, деревья - широколистными. Время от времени тут встречались кости животных и прочих существ. Они лежали на земле вместе с опавшими листьями и сгнившей травой.

Приближение рассвета заставило умертвий разбежаться в поисках укрытия. Порождения тумана прятались в пещерах, под корнями деревьев, в ямах, полных веток и прошлогодней листвы. Многие, особенно ящероподобные с их влажной кожей, страдали от безжалостных солнечных лучей, а гниляки разлагались быстрее обычного - почти мгновенно.

Ужас Исхара неожиданно прекратил погоню. Очевидно, он был сыт. Кроме того, подобно всем могущественным созданиям этого мира, Ужас Исхара никогда подолгу не задерживал своего внимания на ничтожных тварях и не снисходил до мести им. Во всяком случае, Хазред очень на это надеялся.

Первые солнечные лучи коснулись земли, и влага небольших озер, разбросанных по всему болоту, ослепительно вспыхнула расплавленным золотом. По реке пробежала рябь, как будто Ошун была живым созданием и содрогалась в предвкушении новых наслаждений, которые несет с собой новый день.

Солнце медленно поднималось из-за горизонта.

Тзаттог замер на месте, глядя на восхождение солнечного диска. Было видно, что лишь колоссальным напряжением воли он подавил в себе желание немедленно бежать в тень и закапываться в землю, зарываться, уходить как можно глубже в темноту… «Не бойся, мой господин, - неслышно шелестел в груди Тзаттога голос Пенны. - Я сумею защитить тебя, как ты защитил меня. Я дарую тебе бесстрашие перед лицом дневного светила. Я с тобой, мой господин, я - твоя королева, и я приказываю тебе не бояться, не бояться и стоять с высоко поднятой головой. Солнце не посмеет причинить тебе вред».