За Уральским Камнем - Сергей Жук

Внутри городских стен располагались: съезжая изба, воеводские хоромы, деревянная церковь (построена позже, в 1607–1608 гг.), житницы, амбары и погреба, где хранились зелье (порох), хлеб и пушнина.

К городу (его передней стене) примыкал посад, окруженный острожным частоколом в сажень высотой. В городе проживала местная администрация, а в посаде служилые и промышленные люди.

По мере продвижения русских землепроходцев на восток возводились на границе со степью города-крепости. Таковыми были Тюмень, Томск, Красноярск. Их гарнизоны несли нелегкую службу. Немало случаев, когда приходилось просить помощи у других городов, таких, как Тобольск, Верхотурье, Березов, Енисейск.

А положение в степи было трагическим. По другую сторону Саянских гор, в степях, где некогда зародилась Монгольская империя, теперь началась ее агония. Монгольские Алтын-ханы с безумием обреченных боролись за власть. В этих же степях по соседству проживали калмыки, тоже многочисленный и воинственный народ. В долинах верхнего Енисея главенствовали киргизы — данники Алтын-ханов. В горных районах усиливалось Джунгарское ханство. Все эти близкие по крови народы, некогда входившие в империю, что покорила всю Азию и пол-Европы, теперь вели бесконечные, бессмысленные междоусобные войны. Войны жестокие, на истребление друг друга, в результате которых была потеряна государственность, одни народности исчезли, а остаткам других пришлось уйти в чужие земли.

Эти события по ту сторону Саянского хребта коснулись и русских сибирских территорий, особенно порубежных городов: Тюмени, Томска, Красноярска. Дело в том, что израненные в боях орды, спасаясь от преследования, сквозь горные ущелья уходили в Великую степь. Преследуя калмыков, там появились орды Алтын-хана и киргизов. Здесь в поисках добычи голодные орды стали разорять русские поселения и угрожать городам.

В Томск, на воеводство, нынешним годом царь направил князя Петра Ивановича Пронского. Знатен род князей Пронских. Петр Иванович тоже не обделен наградами, он и стольник царский, и боярин. Но вот вышла незадача: будучи воеводой города Вязьмы, струсил князь. В 1617 году, когда приближались к Вязьме польские войска королевича Владислава, Пронский бежал от страха в Москву, бросив гарнизон и жителей города на произвол судьбы. Оно, конечно, прямой измены не было, и оправдывался князь красноречиво, но осерчал царь Михаил Феодорович. Велел бить князя Пронского батогами и опалу наложить.

Без царских милостей обеднел княжеский род, но годы сгладили былые обиды. Вот и выпросил Петр Иванович у царя воеводство. Конечно, Сибирь — глухомань, и Томск — городишко так себе. А вот земли у воеводы — под рукой, да власти над ней — тут любой басурманский государь позавидует!

Проступок свой, что по молодости учинил, князь держал в тайне. Сейчас он не тот, и калмыцкие да киргизские орды его не пугают. Хотя и понимает, что это не поляки! Если к ним попасть в плен, то в лучшем случае в колодках будешь доживать, а еще понимает князь, что бежать некуда: кругом степи, а до ближайшего русского города многие сотни верст. В таких условиях любой воевода станет отважным и упорным, а еще особливо строителем. Добрые крепостные стены — залог безопасности и дело прибыльное, ведь царская казна щедро отпускает на строительство. Еще до отбытия в Сибирь князь Пронский выхлопотал для Томска статус центрального областного города. Теперь город растет, по последней переписи более пятисот семей насчитали. Пашенный и промысловый люд селится уже внизу под горой, по берегам речки Ушайки.

Тимофею Шорину пришлось немного задержаться в Томске. Никуда не денешься — весенняя распутица. Теперь, пока не сойдут талые воды, хода нет. Любая речушка становится непреодолимым препятствием.

Историческая справка. В 1617 году указом царя Михаила Феодоровича велено было поставить острог в кузнецах или где пригоже. Осенью того же года для строительства острога из Томска отправился отряд казаков в количестве 45 человек, под руководством сына боярского Остафия Харламова-Михалевского. Но, не дойдя до места, из-за ранних суровых морозов им пришлось зазимовать. Не зная причин, в помощь томские воеводы отправили второй отряд под руководством татарского головы Осипа Кокорева и казачьего головы Молчана Лаврова.

14 апреля 1618 года объединенный отряд казаков высадился на правом берегу реки Томи, напротив устья реки Кондомы, и приступил к спешному строительству острога у подошвы высокой крутой горы. Об окончании строительства в Томск было доложено 3 мая 1618 г. Остафий Харламов-Михалевский до прибытия воеводы из Москвы был назначен «письменным головой» нового административного центра на Томи.

Кузнецкий острог 1618 г. не был острогом в собственном смысле этого слова, а представлял собой хорошо укрепленное зимовье, рассчитанное на проживание в нем одного, максимум двух десятков человек. К 1620 году значительно увеличилась численность гарнизона и его жителей, что привело к его перестройке. Новый острог был поставлен в 1620 году на старом месте.

Не дожидаясь становления дорог, служилые пошли верхами в Кузнецкий острог. Тимофей решил идти с ними, несмотря на нелюбовь Турай-ад-Дина к верховой езде. При выходе из Самарканда их поклажа еле уместилась на дюжину верблюдов, а сейчас потребовалось всего две вьючных лошади.

Но весна в Сибири скоротечна. Снег будто заждался теплого весеннего солнца. Чуть оно пригрело, и талый снег, на глазах исчезая, превращался в ручьи, а те с журчащим звоном разносили живительную влагу, и все кругом стремительно оживало.

С каждым днем горная долина все увереннее рядилась в весенние наряды. Робкая зелень травы на глазах превращалась в сочные изумрудные тона, а цветение скромных подснежников, ярких жарков, сараны и лилий с опьяняющим запахом радовало глаз. Все это великолепие гармонично дополнялось хором певчих птах всех цветов и размеров. Они сновали в воздухе, в траве, в листве кустов и деревьев. Лошади на ходу с наслаждением щипали свежую сочную траву, робко поглядывая на людей, и казаки, понимая их состояние, вскачь не гнали. Это была гармония жизни в первозданном своем великолепии.

Турай-ад-Дина несколько волновала внешняя беспечность казаков, и он стал пытать десятника Михаила Каданца, который следовал в Кузнецк по служебным делам.

— Михаил-джан! По возвращении в Самарканд я непременно упомяну в летописи о ваших удивительных подвигах. Но меня беспокоит лишь одно.

— Что же может беспокоить достопочтенного и мудрого имама? — с улыбкой, в тон ему, спросил казак.

— Беспечность отважных казаков может не позволить мне это сделать.

— Можете, уважаемый Турай-ад-Дин, не беспокоиться, — уверенно, чтобы успокоить имама, заявил десятник. — Калмыки да киргизы в это время на своих пастбищах, после скудности зимней в себя приходят, и пока кони силу не возьмут, орда в набег не пойдет, а местные кузнецкие татары в замирении уже много лет.

— А отчего они в замирении? — продолжал сомневаться имам.

Десятник задумался, вспоминая былые годы. Молодые казаки, заинтересовавшись, ожидая рассказ старшего, подъехали ближе.