Я, Потрошитель - Стивен Хантер

Больше всего я гордился одним моментом. Это было описание метода Холмса, данное им самим, и я видел, с каким блеском мы… то есть профессор Дэйр применил его на деле. «Прежде чем обратиться к моральным и интеллектуальным проблемам, решение которых особенно трудно, пусть исследователь начнет с решения более простых задач».

А каковыми будут элементарные проблемы этого дела?

Что делало Джека Джеком?

Не то, что он убивал, как убивали многие до него, и будут убивать после. Такова печальная сторона человеческой натуры. Это – багровая нить. Нет, все дело было в том, что он делал это бесшумно, уверенно, после чего бесследно исчезал.

Вот в чем суть. Джек бесследно исчезал. Как ему это удавалось? Ну, у профессора было много мыслей на этот счет, и они все до одной уместные: он великолепно все планировал, он обладал способностью видеть в темноте, у него был большой опыт действий ночью, и он знал, какая луна ему нужна для того, чтобы получить максимальное преимущество; он тщательно изучал место будущего преступления, он обладал небольшим ростом, что позволило ему выбраться из тесноты Датфилдс-ярда, он…

На самом деле ключом был именно небольшой рост; профессор определил это, применил к делу и раскрыл его. Не вызывало сомнений, как именно подполковник Вудрафф использовал свои небольшие физические габариты.

Впереди оставалось еще одно. Мне нужно было отправиться в Датфилдс-ярд. Я не видел это место, ибо провел ту ночь сначала на Митр-сквер, в месте второго из «двух ударов», где встретила свой конец бедная Кейт Эддоус, а затем – на Гоулстон-стрит, где была оставлена улика «еувреи», однозначно свидетельствующая о дислексии. Я решил, что должен побывать в Датфилдс-ярде, посмотреть, что к чему, и разобраться в этом аспекте.

Проснувшись в веселом настроении, я с удовольствием позавтракал и даже довольно мило поговорил с матерью, которая вся прямо-таки светилась – ничего не зная о моем триумфе, – потому что Люси предстояло петь небольшую партию в «Травиате» в парижской опере. Моя сестра начинала свой путь в мир профессиональной музыки.

Думаю, завтрак явился вершиной моей славы. Помню, я думал: «О, мама, если б ты только знала, что твой тупой сын, неудачник, разочарование, носитель и наследник мечтаний своего пьяницы-отца, наконец сделал что-то значительное и теперь его ждет слава».

На улице было свежо, и я решил пойти пешком. Не успел я отойти далеко, как наткнулся на старого хромого господина, неуклюже ковыляющего по тротуару. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Вдруг он споткнулся, и я великодушно поспешил ему на помощь. Старик развернулся, но не чтобы опереться на мою руку, а чтобы воткнуть мне в живот дуло револьвера «Уэбли».

– Мне следовало бы проделать в вас здоровенную кровавую дырищу, сэр, – зловещим голосом произнес старик, – и сплясать джигу, наблюдая за тем, как вы истекаете кровью!

Это был подполковник Х. П. Вудрафф (в отставке), кавалер креста Виктории, командор ордена Бани.

– Вас же нет в живых! – выдохнул я.

– Потребуется что-нибудь посерьезнее паровоза, чтобы отправить на свет этого старого хрыча. У меня по-прежнему кошачьи рефлексы. Я распластался между рельсами, и чудовище прогромыхало надо мной. А потом я отполз в безопасное место.

– В таком случае, сэр, вы и есть Джек-Потрошитель!

– Я – такой же Джек-Потрошитель, какой вы – королева Виктория. Каким безумием заразил вас Дэйр, безмозглый вы болван? Убедите меня в том, что вы одурачены, а не являетесь его сообщником, и, может быть, я не пришью вас перед тем, как пришить его.

Вудрафф сильнее воткнул стальное дуло револьвера мне в живот.

Мой рассудок, как это случается так часто при столкновении с неприкрытой агрессией, просто разлетелся вдребезги. Я был словно парализован.

– Куриные мозги! Твой язык сожрала кошка, весь целиком?.. Так, сейчас ты пойдешь со мной на Рассел-сквер, веселый и счастливый, там мы сядем под деревом и немного потолкуем. Одно неверное движение – и я прикончу тебя на месте.

Револьвер – как и хромота – исчезли под пелериной; подполковник выпрямился и мягко подтолкнул меня на противоположную сторону улицы. Я увидел впереди свод, образованный ветвями вязов. Мы вошли в парк и отыскали уединенную скамью. Какая неслыханная дерзость! Этот человек держал меня под прицелом посреди самого благопристойного парка на свете, и вокруг нас гуляли дамы и господа, мальчишки и девчонки, граждане Британской империи, даже не подозревая о нашем смертельном противостоянии…

Мы устроились поудобнее, но я мог различить под пальто Вудраффа очертания здоровенного револьвера, готового к действию. Подполковник в одно мгновение мог выхватить оружие и выстрелить в меня.

– Что связывает вас с Дэйром?

– Мы с ним вместе занимались Потрошителем. Наши исследования показали, что это вы и что вы сумасшедший. У вас кольца Энни Чэпмен, я видел их у вас в руке в опиумной курильне. Вы сознались в том, что убили ее. «Кровь, – сказали вы, – ее внутренности вспороты». Далее, у вас определенная проблема с правописанием, следствием которой явилась лишняя буква «у» в надписи на стене на Гоулстон-стрит.

– Ты клоун! – ответил Вудрафф. – Жалкая соломинка с великими чаяниями и рассудительностью лягушки на раскаленной сковородке! Эти кольца подарила мне моя суженая Эмили Стэндуик, да будет благословенна ее добрая душа, которая была зверски убита и изуродована сипаями по дороге в Лакхнау в первый день Великого восстания одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, тридцать один год тому назад. С тех самых пор я ношу эти кольца при себе, как я ношу воспоминания о том, что было с нею сделано. Да, я курю опиум, потому что порой воспоминания становятся слишком жуткими и мне хочется положить им конец с помощью свинца, выпущенного из револьвера!

– Очень удобный рассказ.

– Его легко проверить!

– Профессор Дэйр…

– Безумец!

– Сэр, у него высокоморальный взгляд на мир, пусть он и скрывает это под циничным остроумием. Но он верит в возможность всеобщего мира и равного распределения материальных благ. Профессор Дэйр считает, что нас разобщает то, что мы говорим на разных языках.

– Я читал его книгу, – заметил подполковник.

– Он верит в единый язык, единую культуру, без национальных различий, когда не будет оснований для войн и бедности, для ненависти и зависти. Согласен, это утопия, но в этом проявляется его высокая моральная позиция.

– О том, какая у него высокая моральная позиция, спроси у девушки, сидевшей на цепи в подвале его дома!

Я оставил это зловещее заявление висеть в воздухе. Незачем провоцировать Вудраффа. Пауза получилась театральной, и когда подполковник, с его великолепным умением выбрать подходящий момент, выдоил ее досуха, он продолжал: