Город и звезды - Артур Кларк

Дженкинс действительно боялся прибывшего с Земли «ревизора» и имел к тому весьма серьезные основания. Однако он не продавал никаких государственных секретов, возможно, просто потому, что никогда их не имел. Подобно многим своим собратьям по профессии, главный кладовщик Обсерватории приторговывал казенным имуществом. Справедливость восторжествовала — Дженкинса выдала собственная его нечистая совесть. Садлер вычеркнул из своего списка одну из фамилий, однако это было, пожалуй, единственным удовлетворением, которое доставила ему победа, вряд ли достойная такого гордого имени.

Час тянулся за бесконечным часом, люди становились все раздражительнее. Солнце, медленно вползавшее на утреннее небо, уже поднялось выше западной стены Платона. Начальное возбуждение притупилось, оставив после себя только скуку и разочарование. Попытка организовать концерт самым блистательным образом лопнула, вогнав всех в еще большую тоску.

Никаких вражьих происков не замечалось, а поэтому люди стали потихоньку выбираться на поверхность, хотя бы затем, чтобы взглянуть на небо и убедиться, что все в порядке. Поначалу эти тайные вылазки беспокоили Садлера, однако он сумел убедить себя в полной их невинности. В конце концов и директор согласился со сложившимся положением вещей, позволив ограниченному числу сотрудников посещать наблюдательные купола «строго в отведенное для этого время».

Один из инженеров энергетического отдела организовал тотализатор, победитель которого должен был максимально точно угадать продолжительность осадного — а скорее дурацкого — положения, в котором оказалась Обсерватория. Участниками стали абсолютно все сотрудники; по завершении списка Садлер его изучил весьма внимательно, хотя и почти без надежды узнать что-либо интересное. Если тут, под землей, есть человек, знающий верный ответ, он постарается не выигрывать. Вероятно. Чтение не дало ровно ничего; Садлер отложил список, искренне изумляясь, какими же кривыми, неестественными путями движутся теперь его мысли. Иногда он начинал бояться, что никогда уже не сумеет думать нормальным, здравым образом.

Тупое ожидание окончилось через пять суток после первоначальной тревоги. Приближался лунный полдень, и Земля превратилась в узенький серп, висящий слишком близко к Солнцу, чтобы глядеть на него без опасности ослепнуть. Когда Уагнэл бесцеремонно вломился в комнату Садлера, тот уже спал — по обсерваторским часам было ровно полночь.

— Да просыпайтесь вы скорее, — сказал секретарь, глядя на ничего не соображающего, растерянно трущего глаза бухгалтера. — Вас хочет видеть директор.

Роль мальчика на побегушках явно его оскорбляла.

— Там что-то такое случилось, — добавил он с чем-то вроде подозрения в голосе. — Шеф даже мне не сообщил, отчего такой переполох.

— Да я тоже ничего не понимаю, — признался Садлер, торопливо натягивая халат.

Это была чистая правда; по пути к директорскому кабинету он старательно — без всякого успеха — ворочал сонными мозгами, пытаясь угадать причину ночного вызова.

А ведь профессор, подумал Садлер, сильно за эти дни постарел. Теперь он совсем не похож на непоколебимого, горящего энергией человечка, железной рукой наводившего в Обсерватории порядок. Невозможная прежде вещь — на краю девственно-чистого когда-то стола скопилась беспорядочная кипа бумаг.

Дождавшись, пока его секретарь с видимой неохотой закроет за собой дверь, Маклорин заговорил.

— Что понадобилось на Луне Карлу Стеффансону? — резко спросил он.

Не совсем еще проснувшийся Садлер недоуменно поморгал, а затем ответил, тоже недоуменно:

— А кто это такой? Я что, должен бы его знать?

На лице Маклорина появилось изумление, тут же сменившееся разочарованием.

— Я думал, ваши люди сообщили вам о его приезде. Он один из самых блестящих физиков Земли в своей области. Пятнадцать минут назад звонили из Сентрал-Сити, говорят, он только что приземлился и мы должны как можно скорее переправить его в Море Дождей, в это место, которое они называют «Проект Тор»[12].

— А почему его не отправят ракетой? Мы-то здесь при чем?

— Так и собирались, но единственная, какая есть под рукой, вышла из строя. Быстрее чем через шесть часов ее не поднимешь. Поэтому Стеффансона посылают сюда монорельсом, чтобы мы доставили его на место трактором. Меня попросили отрядить на эту работу Джеймисона. Всем известно, что он лучший на Луне водитель, а к тому же единственный человек, посещавший «Проект Тор», что бы там ни было за этим названием.

— Ну так и поступайте.

Садлер начинал смутно подозревать, что будет дальше.

— Я не доверяю Джеймисону. И я опасаюсь поручать ему задание такой важности.

— А кто еще может справиться?

— Достаточно быстро — никто. Работа эта требует очень высокой квалификации, вы даже себе не представляете, насколько легко там сбиться с пути.

— Тогда деваться некуда, поедет Джеймисон. А почему вам кажется, что тут есть какой-то риск?

— Я слышал его разглагольствования в гостиной. Да чего там рассказывать, вы же и сами прекрасно слышали. Он даже и не скрывает своих симпатий к Федерации.

Все это время Садлер не сводил с директора глаз. Негодование — почти бешенство, — звучавшее в голосе этого человека, казалось чрезмерным, преувеличенным; снова шевельнулась давняя мысль: а не пытается ли Маклорин отвлечь внимание ют себя самого?

Однако мгновенная вспышка недоверия мгновенно же и угасла. Бессмысленно искать тут какие-то скрытые мотивы. Просто Маклорин смертельно устал и вымотался — Садлер уже раньше догадывался, что при всей своей внешней крутости и энергии директор Обсерватории слаб не только телом, но и духом. А потому ведет себя словно обиженный ребенок — ведь все его планы нарушены, исследовательские программы заморожены, даже любимые его игрушки — драгоценные телескопы — находятся в опасности. И во всем этом виновата противная Федерация, и каждый с этим несогласный — потенциальный враг Земли.

Как тут не посочувствуешь; Садлер видел, что профессор стоит на грани нервного срыва и нуждается в очень бережном обращении.

— И что же вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он самым безразличным, на какой был способен, голосом.

— Мне хотелось бы знать, согласны ли вы со мной в отношении Джеймисона. Думаю, вы изучали его весьма тщательно.

— Мне запрещено разглашать свои оценки, — развел руками Садлер. — Слишком уж часто они основываются на одних слухах и догадках. Но мне кажется, сама уже откровенность Джеймисона говорит в его пользу. Есть огромная разница между несогласием и предательством.

Некоторое время Маклорин молчал. А затем яростно тряхнул головой:

— Слишком большой риск. Я не могу брать на себя такую ответственность.

«Да, — подумал Садлер, — положение, прямо скажем, аховое». Он не имел здесь никаких официальных полномочий и уж точно не мог отменять решение директора. Никто не прислал ему никаких указаний — люди, направлявшие Стеффансона через Обсерваторию, скорее всего, даже не подозревали о существовании какого-то там Садпера. Взаимодействие Министерства обороны и Планетарной разведки оставляло желать много лучшего.