Мой друг Тролль - Анна Гурова

Это был Карлссон, и он, несомненно, был мертв. Потому что был холодным. Потому что, присмотревшись внимательнее, Лейка увидела, что он – весь в черной запекшейся крови. Что голова его совсем разбита.

Но он был неправильным мертвецом. От мертвеца должно было сильно пахнуть… мертвецом. От Карллсона пахло сильнее, чем когда… Чем раньше. Но не трупным разложением. Запах был таким же, как у живого. Правда, был еще запах псины. Но это не от Карлссона – от монстра. Лейка смотрела на мертвого Карлссона – и не чувствовала отвращения. Только жалость.

Спустя минуту она подняла взгляд на чудовище.

«Что ты хочешь? – спросила она мысленно.– Зачем ты принес меня сюда?»

– Живи его! – рыкнул монстр.– Ты быть с ним. Он – жить. Он – жить, ты – жить!

Ничего себе требование! Или ты оживишь мертвого, или тебя прикончат!

– Он – не жить, я – не жить? – решила все-таки уточнить Лейка.

Чудовище мотнуло головой.

– Он – жить! Ты звать его дух!

Последнее слово Лейка не поняла – угадала.

Ей вспомнился фильм «Кукушка». Там финская шаманка тоже «звала» душу умирающего… Умирающего, а не мертвого. И Лейка – никакая не шаманка!

– Я не могу!

Оскаленная морда приблизилась к Лейкиному лицу, дохнула жаркой гнилью хищного зверя:

– Звать! Ты, он – быть вместе! Он быть здесь! – Ручища хлопнула Лейку по низу живота (Лейка, как и раньше, не успела отшатнуться), но не больно.– Быть здесь! Ты – быть с ним. Сейчас!

До Лейки, кажется, дошло. И то, что до нее дошло, ей не понравилось, потому что было почти то же самое, что кушать мертвечину.

– Да пошел ты знаешь куда! – сказала она по-русски. Попыталась воспроизвести то же по-шведски, но не смогла. Не хватило словарного запаса. Но монстр внезапно послушался. То есть не отправился в указанном Лейкой направлении, а просто отошел в угол и присел и застыл в том же положении, в котором Лейка его уже видела: морда на коленях, ручищи упираются в пол…

Лейка посмотрела на Карлссона. После смерти в его чертах появилось что-то детское… Лейка не сразу заметила, что по щекам ее текут слезы. Ей было ужасно жалко себя… Но она была жива, а он мертв. И его было жальче.

Лейка глянула на монстра. Тот следил за ней огромными пылающими глазами. Сейчас он казался не ужасным и отвратительным, а очень-очень печальным. Как пес, у которого умер хозяин.

«Может, он и был „псом“ Карлссона? – подумала Лейка.– Его единственным другом, кроме меня?»

Тут она вспомнила о Кате. Она тоже была другом Карлссона. И она тоже угодила в беду. И ее надо спасать. Ей, Лейке. Потому что на мальчишек надежда слабая…

Тут Лейка вспомнила, что для начала надо спасти ее саму…

– Эх, Карлссон, Карлссон,– проговорила она нежно и печально, проводя ладонью по выпуклой груди и почему-то стараясь не задеть ран – так, словно он жив и может чувствовать боль.– Если бы ты был жив, как это было бы здорово… Но ты не виноват, что умер и оставил нас одних. Прощай, любимый!

Слова были банальными и даже смешными. Лейка это понимала, но других у нее не было. Наверное, более уместна была бы какая-нибудь поминальная молитва, но Лейка не знала ни одной. Ни христианской, ни языческой. Зато она вспомнила песню, которую пели Дети Ши. Она закрыла глаза и запела…

Если бы глаза ее были открыты, она бы наверняка тут же замолчала, увидев, как при первых же словах сидевший в углу монстр оскалился и надвинулся на нее…

Но он перемещался совершенно бесшумно, и Лейка не открыла глаз и продолжала петь… Она снова видела возникающую из тумана сияющую фигуру. Видела, как Дух вод (или кто-то там еще) наклоняется, протягивает руку Наташе… Нет, не Наташе. Вместо Наташи рядом с Лейкой почему-то стоит Катя…

Монстр навис над Лейкой, так и не дотронувшись до нее. А спустя несколько мгновений он так же бесшумно отступил. Лейка так и не узнала, что ее едва не разорвали на части. И она пела, не открывая глаз, и потому не увидела и того, как сами собой затягиваются страшные раны на теле Карлссона.

Она ничего не заметила, когда открыла глаза.

– Прощай,– шепнула она и поцеловала Карлссона в губы…

И, отшатнувшись, пронзительно взвизгнула.

Воистину в эту ночь она визжала больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Но как не завизжать, если покойник отвечает на твой поцелуй?!

Женился эльф на троллихе. Родился у них сын. И вот как-то он спрашивает отца: «Папа, тебя твоя мама била?»

«Нет, сынок,– отвечает эльф.– Только твоя».

Лейка лежала на руках Карлссона. Голова ее покоилась на его плече. Плечо было твердое и теплое. Как раньше. Карлссон нес ее, но шаг у него был такой ровный, что у Лейки возникло ощущение, будто она плывет. Вокруг прыгали тени, переплетения труб над головой стремительно убегали назад – Карлссон нес ее очень быстро. Лейка немного повернула голову и увидела сзади того, существо, которое притащило ее сюда. Существо передвигалось на трех конечностях. В четвертой оно несло лампу.

– Кто это? – спросила Лейка шепотом.

– Огр. Хищник.

– Огр… – И, еще тише: – А ты?

– И я – огр. Огр-Охотник.

Лейка покрепче обняла его шею, потерлась носом о могучее плечо, вдохнула запах нагретой гальки:

– А знаешь… мне все равно,– прошептала она.– Мне все равно, кто ты…

Позади раздалось ворчание.

– Что он сказал? – спросила Лейка.

– Сказал: надо тебя съесть. Что от близости огра и человеческой женщины рождается сид.

– Сид?

– Эльф, по-вашему.

– Это правда?

– Нет, он шутит. Не бойся.

– Я не боюсь…

«…С тобой я ничего не боюсь»,– добавила она мысленно.

Хищник снова заворчал.

– Что он говорит?

– Что ты веселая.

– Я?!

Карлссон что-то произнес. Не по-шведски: на другом языке.

Хищник ответил.

– Он говорит: когда он попросил тебя позвать из Долины Тумана мою суть, ты сказала, что не ешь людей.

– А что тут смешного?

– Это наша старая шутка. Один огр говорит другому: «Знаешь, с каждым прожитым столетием я все меньше люблю людей. Боюсь, когда придет мое время уйти в Долину Тумана, я совсем перестану их есть»,– Карлссон негромко засмеялся.– Еще он сказал, что самая забавная шутка: позвать меня из Тумана охотничьей песней сида. Он сказал: ты первая додумалась до такого. Даже он не сразу понял эту шутку – и едва не откусил тебе голову. Но он увидел, что я возвращаюсь,– и понял. Кто научил тебя этой песне?