Подари мне все рассветы - Мэри Бэлоу

Жуана усмехнулась.

Обычно он мог спать даже в самых неблагоприятных условиях. С годами он научился спать даже в грязи под проливным дождем, там, где опасность подстерегает на каждом шагу. Элементарный принцип выживания в солдатской жизни заключался в том, насколько силен или слаб человек.

Тем не менее заснуть в ночь накануне сражения при Буссако оказалось трудно. Слишком много мыслей и чувств одолевало его.

Однополчане его давно ждали. Ему устроили шумную встречу, и он почувствовал, что искренне рад снова быть с ними, как будто возвратился в дом родной. Внимательно осмотрев их всех, он критически оценил подготовку к бою и сам включился в работу. Он доложил о своем прибытии генералу Кроуфорду, который назвал его ловкачом, умудрившимся отсутствовать в течение многих недель почти полного затишья. Говоря это, генерал от души хлопнул его по спине и похвалил, что он смог появиться как раз накануне великого сражения.

Подготовка происходила по возможности незаметно. Французы не должны были догадаться, что на следующий день их будет ожидать за холмом целая армия. Если повезет, то они поверят, будто стрелковый сторожевой отряд на восточном склоне — это всего лишь часть арьергарда нескольких рот, оставленных, чтобы немного задержать их наступление.

По той же причине было запрещено даже разводить костры на привале. А следовательно, не было и горячей пищи.

Вечером пришли долгожданные вести, которые возбужденно передавались от бойца к бойцу вдоль затихшего строя: французы, мол, разбили лагерь на склоне ниже вер — шины гребня, всего в каких-нибудь трех милях отсюда. Огни их костров были хорошо видны. Всего нескольким счастливчикам было позволено убедиться в приближении французов собственными глазами, остальным пришлось поверить им на слово.

Завтра начнется. Может быть, на рассвете, а возможно, еще раньше. На случай ночной вылазки были выставлены дозорные. Люди спали в одежде, поблизости от своего места в строю, с заряженным оружием под рукой.

Капитан Блейк участвовал во многих боях, и ему было хорошо знакомо возбужденное состояние накануне сражения. Сейчас он испытывал то же самое напряженное возбуждение — то ли бесшабашное веселье, то ли страх. Казалось бы, для такого накала чувств и причин особых не было: дивизион легкой артиллерии был дислоцирован неподалеку от ставки — в радиусе видимости и слышимости от монастыря. Четвертый дивизион Коула находился слева от них, по другую сторону долины, где пролегала главная дорога в Коимбру, а первый дивизион — слева от них.

Ему не давала заснуть совсем не опасность предстоящей битвы. И на ночлег он устроился вполне удобно. Хотя большинство его людей спали на земле на открытом воздухе и всегда он спал с ними вместе, но сейчас кто-то поставил для него палатку, как для большинства офицеров, потому что некоторые были с женами. В другое время он сказал бы солдату, поставившему для него палатку, пару ласковых за то, что тот, видно, считает его неженкой, но теперь он без возражений занял ее. И спал там с Жуаной.

На то время, когда он занимался со своей ротой, он поставил для ее охраны часового — дисциплинированного рядового солдата, который был наслышан о его подвигах и имел обыкновение смотреть на него с обожанием, чуть приоткрыв рот. Нельзя сказать, что была необходимость выставлять охрану. Судя по всему, она не собиралась бежать. Она даже помогала ставить палатку, весело болтая с несколько удивленными знакомыми офицерами, а также с теми, с кем раньше была незнакома.

— Везет же некоторым! — позавидовал капитан Роландсон, когда до его сознания дошло, что Жуана будет спать в палатке капитана Блейка.

Однако Роберт не чувствовал себя счастливчиком. Он держал себя в руках, расставаясь с ней в монастыре, он совсем не раскис, а кратко и объективно изложил все, что ему было о ней известно, а сам остался стоять, казалось бы, с полным безразличием. Она ушла из комнаты, даже не попрощавшись, — он уже давно с ужасом ждал последнего момента.

Но она вернулась. И он почувствовал прилив радости, узнав, что ему придется находиться с ней еще по крайней мере сутки, и одновременно возмущение, оттого что предстоит снова пройти через все и что все-таки придется в конце концов сказать какие-то прощальные слова.

Он хотел освободиться от всего постороннего, чтобы сосредоточиться на предстоящем сражении. И в то же время, как только лорд Сомерсет ушел из комнаты, ему захотелось подбежать к ней и схватить в объятия.

Кому захочется иметь такую сумятицу чувств, особенно накануне битвы? Его возмущала она и возмущал лорд Веллингтон, вновь направивший ее к нему, потому что, видимо, в тот момент он не знал, что с ней делать дальше.

— Жуана, сегодня я не буду заниматься с тобой любовью, — сказал он, возвращаясь к ней в палатку. — Я должен еще до рассвета вывести своих людей на передовую линию. — Он растянулся рядом с ней и подложил свою руку ей под голову таким привычным жестом, что трудно было бы представить себе, как он сможет спать, когда она наконец уйдет окончательно.

— Я знаю, — прошептала она и, свернувшись рядом с ним калачиком, положила на него руку, не пуская в ход свои обычные уловки.

— Завтра мне потребуется вся моя энергия.

— И это знаю. — Она прижалась щекой к его груди. — Я все знаю, Роберт. Не надо объяснять. Засыпай. А завтра не думай обо мне. Я не сбегу, даю слово чести. Моя честь мне очень дорога.

Он поцеловал ее в макушку, подумав, что завтра, возможно, погибнет, так и не узнав, говорила ли она правду. Обычно о таких вещах он не думал. Думать о том, что можешь погибнуть в бою, — пустая трата энергии.

Тем не менее следующие полчаса, самое драгоценное время, он провел в мыслях о завтрашнем дне и о том, не погибнет ли он, и в надежде на то, что не погибнет, чтобы снова увидеть ее и сжать в своих объятиях. Чтобы пережить мучительное прощание, когда все закончится и ее уведут в заточение. Как ни пытался он уснуть, мысли о Жуане, об их отношениях продолжали одолевать его.

Уж лучше бы он занялся с ней любовью.

— Роберт, — прошептала она, — тебе надо выспаться.

Он усмехнулся.

— Когда ты был мальчиком, — тихо сказала она, перебирая пальцами его волосы, — я любила тебя, потому что ты был высоким и красивым и потому что я еще никогда в жизни не знала ни одного молодого человека. И еще потому, что, когда ты смеялся, у тебя смеялись глаза, ты с готовностью выслушивал девичьи мечты и всякую прочую чепуху. Ты умел танцевать и взбираться на башни, бегать и целоваться. И вообще, было лето, и я была молода и готова любить.

Ты был милым, нежным мальчиком, — продолжала она. — Но ты не был слабым. Ты был невероятно сильным. Большинство мужчин согласились бы терпеть унижения и оскорбления ради жизненных удобств, которые тебе предоставлялись. Но ты отказался от всего, что унижало твое чувство собственного достоинства. И ты собственными силами создал для себя жизнь, которой можно гордиться.