Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

Оксана, увы, доигралась.

Нет-нет, сперва всё было прекрасно. В отличие от Полиного дурака (или – напротив – слишком разумного) Вадима Короткова, «псих» из Винницы предложил Оксане руку и сердце. Он не боялся своей бедности, бесквартирности и всего такого прочего. Потому что он её любил. Страстно и горячо. А какая же женщина не сдастся рано или поздно на страсть и горячность? И Оксана, разумеется, сдалась, потому что была обыкновенной женщиной. Такой же, как и все мы. И ей льстила столь буйная увлечённость. Родители, разумеется, были против. Но это лишь подхлестнуло азарт. И дело дошло-таки до пышной – как положено! – свадьбы. И стали молодые жить-поживать под крышей отдельной Оксаниной квартиры. И как-то яркой одесской богатой Оксане очень быстро наскучил обыкновенный винницкий парень. Она стала задерживаться у подружек, частенько с ночёвками. Стала ездить на дачи. С друзьями и без мужа. Он сходил с ума от ревности и даже поколачивал свою супругу. Потому что своих измен она не скрывала. Измен с более состоятельными мальчиками и дядями. Более интересными, более опытными и более образованными. И мужа молодого в один прекрасный день просто-напросто выгнала, не забыв напомнить, чья это квартира и кто его обул-одел. Выгнала и подала на развод.

И живи себе, казалось бы, дальше. Встань, отряхнись и живи. Оксана вон даже и не падала – поигралась и забыла. А у парнишки винницкого что-то в башке перещёлкнуло. И, скорее всего, тоже вовсе не любовь. От любви так не контачит. От любви разве что расконтачивает. Это, скорее, от ревности. От ревности до бреда. Да что теперь гадать. Психиатр его освидетельствовать не успел. Потому что… пришёл как-то вечером он к своей пока ещё на бумаге жене и застрелил сперва её, а потом и сам себя. Из пистолета «макаров». Где взял – неизвестно. Да мало ли где люди оружие берут. В тысяча девятьсот девяносто первом, торжественно наступающем году, негде станет взять мыло и стиральный порошок, как-то даже в хлебные выстроятся очереди. Пропадут сигареты и даже спиртное. А вот пистолеты «макаров» как раз появятся. И тут бы спросить не «где?», а «на что?». Но Оксаниным родителям как-то сразу и сильно стало не до того. Потому что в квартире дочери на момент стрельбы ещё младший брат несовершеннолетний находился. На кухне. Винницкий парнишка на кухню зашёл, сказал пацану, мол, ты тут пока посиди недолго, я с сеструхой твоей поговорю. И через две минуты – бах-бах! – мальчик из кухни выбежал и… Что увидел, то увидел. Вот такая вот история про любовь, ревность и игры.

На Оксаниных похоронах полгорода было. Памятник мраморный. Цветов – оранжерея. Венков – гроба не видно. А мать парнишки винницкого побоялась приехать тело своего забрать. Так и лежал там, в морге судебки, мытарем.

Легче всех младший братец отделался – неделю в психушке подержали и маме с папой на поруки отдали. Когда следователь его допрашивал, мол, как да что – единственный свидетель, – ничего толком парнишка сказать не мог. Пришёл, зашёл на кухню, попросил посидеть, подождать. Разговора не слышал. Бу-бу-бу только из-за двери. Потом крик: «Дрянь!!!» – и два выстрела. Вскочил, забежал, дальше ничего не помнит. Как к сестре подбежал, звонил куда-то – кажется, сперва отцу на работу, потом уже в «Скорую», в милицию. Почему руки в крови? Говорю же – наверное, к сестре подбежал. А вы бы не подбежали? Я про «ничего не трогать» ничего не знаю. Наверное, подумал, что ещё жива, ещё можно помочь. Не помню я…

Долго над несовершеннолетним мальчишкой никто изгаляться, разумеется, не позволил. Случай слишком очевидный. Тем более Оксанин бывший частенько своей ревностью всех доставал и орал, что «рано или поздно я убью эту дрянь!». А младший брат Оксану нежно любил. И она ему отвечала взаимностью. Пожалуй, отец и брат были единственными мужчинами, которых она нежно любила. Все остальные её просто забавляли.

Трагический инцидент на время пришиб весь курс. Потому что одно дело – читать в сводках криминальных хроник, что где-то там кого-то там… А другое дело, когда вот – рядом на лекциях сидели! Красивая девушка, интересный парень. Через некоторое время очухались. Люди ко всему привыкают, со всем спокойно рядом живут. Мужики по углам бурчали, мол, все бабы бляди. Девушки ужасались с оттенком странного восхищения, мол, ах какая страсть!

– Дуры! Дюма обчитались! – шипел Примус. – Какие, на хер, страсти. Это уже клиническая психиатрия, а не страсти. Кто ж в здравом уме в живого человека пулю пустит?! Себе-то потом – понятно. Разве ж пережить такое…

Глеб был в курсе истории не только с Полиных рассказов. Все так тесно связаны в большом маленьком городе Одессе. ЧМП и больница водников – и вовсе родственники.

– Видишь, что бывает с теми нехорошими девочками, что изменяют мужьям?! – как-то вечером сказал он Полине.

– Глеб! Таким не шутят! – взвилась та в ответ. – К тому же они уже разъехались ко времени того, что случилось. И что, ты хочешь сказать, что если я изменю тебе, то ты меня застрелишь?

– А ты собираешься мне изменять? – Глеб развернул газету и надел очки – он был близорук, но очки обычно не носил. Контактные линзы. Но дома, когда читал… В те редкие времена, когда он был дома, – точнее сказать – он пользовался очками, когда читал или водил машину.

– Слушай, а тогда, когда мы познакомились – на даче у твоей бабушки, – ты был без очков. В линзах?

– Ну да, а что?

– Значит, всё-таки предполагал, что старуха притащит «какую-то студентку».

– Ну, я же мужчина, и ничто мужчинское… Так с кем ты собираешься мне изменять? С этим забавным пареньком, с которым я играю в шахматы? Как его?

– Ты прекрасно помнишь, «как его». Его зовут Алексей.

– Да. Прекрасно помню. Прости, соврал. И ещё его зовут Примусом. Я же могу позволить себе немного поворчать. Я, конечно, терплю весь этот студенческий кагал у себя в доме, но когда я не в рейсе, твои однокурсники могли бы и пореже пользоваться нашим гостеприимством.

– Жаль, что ты плаваешь на «пассажире», а не на «контейнеровозе», – хихикнула Полина.

– Да, тебя бы это больше устроило, дорогая. Меня бы не было не неделю-другую, а по полгода. А ещё жаль, что я не слепоглухонемой… Кого-то мне твой Примус напоминает.

– Врубелевского «Демона» он тебе напоминает.

– Да, пожалуй, сходство есть.

– Глеб, давай съездим в Москву.

– Солнышко, я так устаю, что, когда прихожу домой, просто хочу побыть дома, просто с тобой.

– Так ты бы мог меня застрелить, если бы я тебе изменила? – Молодые девушки бывают очень настырны и последовательны в своей глупости.

– Нет, конечно. Мне было бы очень больно. Я бы развёлся с тобой, но я бы не стал убивать человека ни в каком случае, кроме угрозы моей жизни.

– А моей? Ты бы стал убивать человека в случае угрозы моей жизни?

– Поля, очень дурацкий какой-то разговор. Ну что ты как в детском саду? Если бы да кабы. Никто никого не собирается убивать, нашим жизням ничего не угрожает, так что пошли лучше в спальню. – Глеб отложил газету и снял очки.