Седьмое таинство - Дэвид Хьюсон

Но иного выхода не было. Не было и времени собирать группу захвата. Не стоило еще раз рисковать жизнью Косты и Перони, этих двоих, на которых он в последнее время, как ему казалось, и без того слишком много взваливал.

На сей раз ему предстояло действовать одному, и только одному.

Инспектор оглянулся убедиться, что никто не смотрит в его сторону. Потом медленно и неохотно, преодолевая боль в суставах и мышцах, пошел к выходу, спустился по лестнице и подошел к стойке дежурного.

Принцивалли, тот суперинтендант из Милана, с которым Лео работал последние три десятка лет, стоял в одиночестве, просматривая бумаги. У Фальконе сразу упало настроение. Не хотелось ему подводить этого человека. Слишком давно они друг друга знали.

— Вам чем-нибудь помочь, инспектор? — спросил тот, удивленно приподнимая седую бровь. В свободное от службы время он любил поиграть в регби, а когда-то даже тренировал команду, в которой играл молодой Коста, совсем еще не такой, каким стал сейчас.

— У вас приказ никуда меня не выпускать, не так ли?

Суперинтендант кивнул.

В этот момент их перебили колокола старой церкви за углом: двенадцать ударов. Фальконе слушал звучный перебор, звонкий голос металла о металл, только сейчас поняв, что он сопровождал его всю службу в квестуре, более тридцати лет, от неопытного новичка до старого, усталого инспектора. Наступила полночь, время, которое он любил больше всего, когда из римского исторического центра почти полностью исчезает современность, когда улицы становятся достоянием людей, а не машин. В молодые, более веселые и интересные годы он вполне мог себе представить, как старые боги восстают из древних могил, оживляя город своим присутствием, превращая его в волшебное место, где все может случиться.

Принцивалли кашлянул, прервав размышления.

— Комиссар Мессина не желает, чтобы вы покидали квестуру. Вы же не будете с этим спорить, правда?

— Он не такой, как его отец, верно?

— Точно, не такой. — Затянутый в мундир суперинтендант немного подумал и добавил: — Но он все-таки комиссар.

Фальконе бросил взгляд на камеру внутреннего наблюдения. Инспектор знал, что ее обзор имеет мертвую зону. Если встать между стойкой и черным столом, она тебя не увидит. Это было всем известно, и кое-кто нередко этим пользовался.

Лео поманил Принцивалли на этот пятачок.

— Я вас когда-нибудь просил нарушить приказ, Микеле?

— Да, — сухо ответил тот.

— Значит, у нас уже был прецедент. Ситуация вот какая. Я вам все объясню, и вы откроете мне двери. Понятно?

Тот ничего не ответил.

— Браманте захватил в заложники нашу молодую сотрудницу, Розу Прабакаран. И если я с ним не встречусь, — тут глава следственной группы взглянул на часы несколько театральным жестом, — через час и совсем один, он ее убьет.

— Боже мой, Лео!

— Не надо. У меня очень мало времени. Мы знаем, что за человек этот Браманте. Знаем, что он сделает, как сказал. Я уже не успеваю собрать группу, времени совсем не осталось, да и людей подходящих под рукой тоже нет, таких, кто сможет подойти к нему незамеченным. Так что придется мне действовать в одиночку…

— Но он же намерен вас убить!

Фальконе кивнул:

— Именно так и прозвучало. Но это к делу не относится. Если я с ним встречусь, Прабакаран, возможно, уцелеет. Если нет, непременно погибнет. Это же молодая женщина, совсем девчонка, немного наивная. Но она моя сотрудница. И я за нее отвечаю.

Принцивалли молчал.

— Что я от вас хочу… Подождите до часу ночи. Если до того времени никто не заметит, что меня нет, можете бить тревогу. Хоть всех на ноги поставьте. Любые меры, какие сочтете нужными.

— Где вы с ним встречаетесь?

Инспектор пристально уставился на Принцивалли:

— Не скажу.

— Лео!..

— Нет. Все должно идти на его условиях, иначе он ее убьет. Итак, выпустите меня или нет?

— Вы просто старый, злобный и упрямый козел! Тут же есть люди, которые могут помочь!

— Да, — с выражением подтвердил Фальконе. — Вы.

Суперинтендант посмотрел на коллегу, одетого в обычный деловой костюм, потом сорвал с вешалки собственное пальто и швырнул инспектору.

— Там холодно. — Полицейский нажал кнопку на стойке. Замок щелкнул, дверь отворилась.

— Спасибо. — Лео не оглядываясь вышел на улицу.

Ночь стояла холодная; такой пронизывающий до костей холод иногда нападал на Рим, когда казалось, что испепеляющая летняя жара уже никогда не наступит. Фальконе ковылял к стоянке такси, завернувшись в огромное шуршащее пальто.

Всегда бывают моменты и для красивой лжи, и для грубой правды.

Инспектор не хотел будить Рафаэлу. Он ведь прекрасно знал, что Арканджело с религиозным рвением всегда выслушивает и просматривает все сообщения, поступающие на ее мобильник, не желая пропускать ни единого контакта. В этом смысле они были очень похожи.

Полицейский набрал ее номер, подождал, пока механический голос попросит оставить сообщение, и тогда заговорил, понимая, что сейчас передаст информацию — правдивую или лживую, он пока сам не знал, — которую никогда не решился бы сообщить лично.

— Рафаэла. — Лео осознал, что говорить стоя на темной и пустой римской улице, на стоянке такси, в ледяную зимнюю ночь, легко. И немного стыдно из-за того, что нет настоящего человеческого контакта. — Вот что я тебе должен сказать. Извини, что передаю это таким вот образом. К сожалению, у меня нет выбора.

Послышался шорох покрышек по мостовой. Может, это такси подъезжает со стороны пьяцца Венеция.

— Так дальше продолжаться не может. Эта игра, в которую мы с тобой играем, не желая признаться, какие чувства в действительности испытываем. Очень благодарен за то, что ты для меня сделала, но это все. Я не люблю тебя и не желаю, чтобы наши жизни как-то пострадали из-за того, что я притворяюсь. Твоей вины в этом нет. Если бы я был способен любить, тогда, возможно, любил бы только тебя. Не знаю.

Машина уже подъехала. Таксист явно искал клиента. Фальконе махнул ему рукой.

— Я точно не знаю, почему ты выбрала меня. Может, из жалости. Или из чувства вины. Или из любопытства. Это не важно. Сейчас ты должна понять, что мужчина в своей жизни однажды подходит к некоему рубежу, когда начинает понимать, что впереди у него только остаток, все время уменьшающийся остаток. А что мне осталось…

Блестящий новый «мерседес». Все еще продолжая говорить, Фальконе забрался в салон и сделал водителю знак чуть подождать.

— То, что мне осталось, не касается — и не может касаться — тебя. Мне очень жаль. Хотелось бы…

Тут его что-то перебило. Внезапный резкий, нечеловеческий гудок в трубке эхом отдался в ухе. Потом прозвучало сообщение: телефон больше ничего не примет. И все его сантименты, как и все остальное, стали последней крохой информации. Лео на секунду задумался о том, чего не успел сказать. Ничего особенного. Или все. Теперь надо лишь захлопнуть дверь, и не имело смысла гадать о том, что осталось снаружи, раз дело уже сделано.