Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс

Эволюционирование настроения и отношений массы рабочих-охранников в пользу Царской Семьи, видимо, наконец, вызвало опасение среди главарей советской власти и, предвидя скорую развязку событий, понудило их принять срочные, исключительные меры.

4 июля комендант Авдеев был отстранен от должности, его помощник Мошкин арестован, все злоказовские рабочие, содержавшие внутреннюю охрану, уволены из состава команды. Мошкину и рабочим было предъявлено обвинение в краже у Царской Семьи какого-то золотого крестика, и об этом их поведении было даже сообщено фабричному комитету. Интересно, что по поводу этой выдуманной советскими главарями кражи состоялось экстренное собрание рабочих Злоказовской фабрики, которое вынесло постановление, что проворовавшиеся рабочие «могут искупить свою вину только кровавыми ранами». Их всех отправили на фронт, но вскоре они разбежались, и многие спокойно вернулись к себе на фабрику.

Вместо Авдеева комендантом дома особого назначения был назначен член президиума и председатель чрезвычайной следственной комиссии Янкель Юровский, который на должность своего помощника взял из состава той же комиссии Никулина и 10 палачей для внутренней охраны дома, которых остальные охранники называли «латышами». Цифра 10 – не вполне определенна. Проскуряков говорит: «приблизительно 10»; Медведев выражается: «было их человек 10», а Якимов, дающий наиболее подробные и верные цифры подсчетов, говорит, что в расстреле участвовали «пять латышей и пять русских из внутренней охраны, в том числе и Никулин». Происходит эта неточность потому, что свидетели более запомнили число людей, участвовавших в расстреле. А так как этих палачей видели все мало, ибо Янкель Юровский не пускал охранников в дом, а прибывших перед расстрелом Петра Ермакова и Александра Костоусова никто из охранников не знал, то точной цифры приведенных Янкелем Юровским с собой из чрезвычайки палачей никто определить не мог. Кажется, более точно, их было всего 7–8 человек, из коих 5 было нерусских и 2 или 3 русских. Из русских палачей известна фамилия только одного – Кабанов. Однажды Кабанов дежурил на посту внутренней площадки; проходивший мимо Государь Император, обладавший богатейшей памятью на лица, всмотревшись в Кабанова, остановился и сказал ему: «Я вас узнаю, вы служили в моем Конном полку». Кабанов ответил утвердительно. Рассказывал об этом эпизоде сам Кабанов Якимову, откуда последний и знал его фамилию.

Из пяти палачей нерусских известны фамилии трех: латыш Лякс, мадьяр Вархат и Рудольф Лашер. Называли еще фамилию латыша Берзина, но утверждать, что таковой был в составе внутренней охраны – нельзя. Все они по-русски не говорили. Между ними был один, по-видимому еврей, который служил как бы переводчиком между Янкелем Юровским и остальными, но фамилия его осталась также невыясненной.

Со времени вступления в должность Янкеля Юровского русские охранники Сысертского завода и Злоказовской фабрики, жившие в доме Попова, несли службу только на наружных постах и у пулеметов. В дом, т. е. в верхний этаж, где помещалась Царская Семья, кроме Павла Медведева, никого из остальных охранников больше не пускали. Сам Янкель Юровский, так же как и Авдеев, не ночевал в комендантской комнате, а приходил в дом часов в 8–9 утра и уходил вечером. Никулин же жил в доме постоянно, и к нему по вечерам часто приходила делопроизводитель чрезвычайной следственной комиссии Евдокия Максимовна Бахарева. В комендантской комнате стояло пианино, и Никулин по вечерам музицировал и пел, повторяя преимущественно тот же репертуар, в котором отличалась и мошкинская компания. Днем же они вместе с Янкелем Юровским пьянствовали и тоже горланили пьяные песни.

Вообще, по свидетельству охранников, при Янкеле Юровском положение Царской Семьи страшно ухудшилось. Доставка разнообразных продуктов была запрещена, Янкель разрешил приносить только четверть молока. Лазил он во внутренние комнаты Царской Семьи беспрестанно и для наблюдения держал все двери открытыми. Про отношения палачей сказать что-либо определенно нельзя; есть данные, что за эти последние двенадцать дней их жизни Царской Семье пришлось много натерпеться от этих полулюдей, полузверей, что, вероятно, и отразилось на их настроении и внешней подавленности, которые были замечены диаконом Буймировым, когда он 14 июля с отцом Сторожевым служили последнюю обедницу несчастным Августейшим Узникам.

* * *

Кроме перечисленных выше лиц постоянной охраны, в доме Ипатьева из советских деятелей бывали довольно часто, как уже указывалось, Исаак Голощекин, Белобородов и Дидковский. Один раз за все время Августейших Заключенных посетил, с поверочной комиссией, командующий 3-й армией Берзин, но больше, по-видимому, никого из советских деятелей в Ипатьевский дом не допускали.

Тем более совершенно непонятным исключением является факт посещения Царской Семьи доктором Деревенько. Как было сказано уже выше, ему одному из всех придворных оказалось возможным остаться в городе, где он поселился на частной квартире и обзавелся обширной практикой исключительно в среде еврейского населения города. В начале, при Авдееве, доктор Деревенько посещал Ипатьевский дом довольно часто; он же сговорился с этим комендантом и относительно приноса Царской Семье продуктов со стороны. Но как-то среди обывателей города, у которых Деревенько бывал, ни в коем случае не принадлежавших к сторонникам большевиков, сохранилось очень мало воспоминаний о рассказах Деревенько про его свидания в этот исключительный период жизни Царской Семьи с Ипатьевскими узниками. Так, общие фразы, ничего не определяющие.

После назначения комендантом Янкеля Юровского, числа 5–8 июля, он пригласил в дом доктора Деревенько, и после этого свидания доктор прекратил совершенно посещать Царскую Семью. Причины этого сам Деревенько объяснил интересовавшимся знакомым так: когда он, по указанному приглашению, прибыл в дом, Янкель Юровский повел его будто бы к наследнику Цесаревичу, лежавшему с больной ногой, и спросил заключение Деревенько о состоянии болезни Его Высочества. Деревенько ответил, что он признает состояние ноги наследника Цесаревича очень серьезным, которое ни в коем случае не может позволить ему ходить. Тогда будто бы Янкель Юровский взял сам ногу Наследника, стал ее грубо ощупывать и мять и утверждал, что она совершенно здорова. Такое грубое медицинское обращение Янкеля Юровского с мучившимся наследником Цесаревичем настолько якобы возмутило Деревенько как врача, что он решил больше совершенно не ходить в дом Ипатьева.

Известно только, что вскоре после этого случая доктор Деревенько поступил на службу советской власти в местный военный лазарет, а ныне остался среди большевиков в городе Томске. Допросить этого важного свидетеля следствию не удалось, так как не было известно, куда он уехал из Екатеринбурга, а потому от каких-либо заключений об этой личности приходится воздержаться.

Во главе управления областью стоял Уральский областной совет рабочих, крестьянских и армейских депутатов, возглавлявшийся президиумом, с председателем рабочим Белобородовым, и исполнительным комитетом этого совета под председательством еврея Чуцкаева.

Белобородов – рабочий, 30–40 лет, с Лысвенского завода. Перед этим он работал на Надеждинском заводе, где в 1906 году вместе с Исааком Голощекиным был участником какого-то политического движения, закончившегося, однако, по-видимому, для Белобородова без особых последствий. Производил он впечатление человека необразованного, даже малограмотного, но был самолюбив и очень большого о себе мнения. Жестокий, крикливый, он выдвинулся в определенной среде рабочих еще при керенщине, в период пресловутой работы политических партий по «углублению революции». Среди слепой массы рабочих он пользовался большой популярностью, и ловкие, хитрые и умные евреи Голощекин, Сафаров и Войков умело пользовались этой его популярностью, льстя его грубому самолюбию и выдвигая его постоянно и всюду вперед. Он был типичный большевик из среды русского пролетариата, не столько по идее, сколько по форме проявления большевизма в грубых, зверских насилиях, не понимавшая предела натура, некультурное и недуховное существо.