Синдикат - Дина Рубина

Затем поднялся Клавдий и строго предупредил о сугубойсекретности Проекта. Напомнил, что при найме на работу в Синдикат мыподписывали соответствующие бумаги о неразглашении определенной информации. Таквот, настоящий Проект как раз и является таким засекреченным материалом. И есликто-то из нас…

Мы с Яшей опять переглянулись. Все равно, подумала я, Абрашепозвонить, нагородить, наврать, дезинформировать…

Между тем в продолжении исторической генеральной перекличкинесчастные инструкторы местных наших отделений, согнанные в спешном порядке в«Пантелеево» из всевозможных Курска, Петропавловска-на-Камчатке, Сочи, Самарысидели в большом зале и с трепетом ожидали — как благоговеющая паства ожидаетпоявления Папы Римского — выхода к ним Верховного.

В конференц-зале Клещатик продолжал разъяснять мельчайшие,давно продуманные детали Великого заплыва колен, приводил суммы — дикие, на мойвзгляд, но ничуть, похоже, не пугавшие Верховного, который проснулся,порозовел, приободрился и, вероятно, представлял уже свой доклад передЕжегодной Комиссией жертвователей.

Минут через сорок он поднес к глазам руку с часами,наклонился к Клавдию и что-то тихо сказал. И судя по тому, как оживился Клава,можно было догадаться, что Верховный проголодался, следовательно, мозговойштурм захлебнулся, не начавшись: Верховного увозили обедать.

Тогда встрепенулся Яша, поднялся и сказал Клаве по-русски,не глядя на Верховного:

— Клавдий, я хочу напомнить, что в соседнем зале ужедва часа томятся люди, на приезд которых Синдикат потратил хрен знает сколько…

— А, замбура !!!— воскликнул Клавдий, хлопнув себя полбу. — Я забыл!!! — наклонился к Верховному и горячо что-то сталвтолковывать.

— Хорошо, — проговорил тот слабым голосом, —я обращусь к ним с горячим словом…

Клавдий метнул на Яшу знакомый взгляд, означающий, что тотдолжен переводить инструкторам речь высокого начальства.

Тот поднялся, нескрываемо злой, бормоча:

— А сейчас Великий Мастурбатор раздаст народу леденцы…

Синдики цепочкой потянулись за Верховным в зал, где встрашной духоте сидели и ждали выхода к ним высокого начальства пожилые, побольшей части, люди…

Видно было, что они уже и не знали что подумать, истомилисьи давно занимались своими делами: кто-то жевал привезенный из Курска бутербродили яблочко, несколько баб, собравшись в кружочек и налегая грудьми на столы,изучали флакон с какой-то мазью, купленной в киоске на станции Дорохово, кто-тосидел на подоконнике и читал детектив. Но вот в дверях показался Верховный,плетущийся на ватных ногах так, словно отсидел их давно и навсегда, и нашапровинциальная публика вскочила и с радостным испугом зааплодировала.

Быстро они расселись…

Во все глаза я смотрела на этих людей, пытаясь прочесть влицах хотя бы каплю иронии, насмешки, недоверия… Ведь это к ним в первую головуявлялись потенциальные восходящие изо всех медвежьих углов. Каждый из нашихстрадальцев-инструкторов мог бы рассказать (и рассказывал, и я сама частенькослушала!) невероятные байки, сущие анекдоты, безумные диалоги с сумасшедшими.

Нет, они внимательно слушали умирающий голос Верховного,которого бесстрастным тоном переводил злой как черт Яша.

— Вы должны всеми способами убеждать людей восходить! —вдохновенно выпевал Верховный. — Если б мои родители не взошли, я сейчассидел бы здесь, с вами! Да, многие опасаются, что не найдут в Странеработы, — особенно те, кому между сорока и пятьюдесятью. Ну что вамсказать?.. Я тоже в этом возрасте, и тоже опасаюсь, что когда кончится времямоего пребывания в должности Верховного Синдика, мне придется искать работу…

Инструкторы зааплодировали с явной симпатией и пониманием…

Эти люди получали зарплату в 100 долларов. Все как один, онибы облысели от ужаса, если б краем глаза им позволили заглянуть в распечаткубанковского счета Верховного Синдика.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл sindikat

«…вчера сидели с Яшей допоздна, обсуждали мореходную аферуКлещатика.

Он слегка отошел от потрясения, обдумал ситуацию и считает,что мы не должны вмешиваться в эту Великую совместную акцию Синдиката сНорувимом по рекордной дойке американских спонсоров и что тех не убудет, еслитри сотни российских граждан прокатятся до Хайфы…

Я спросила — до Хайфы… а дальше? Яша сказал охотно — доХайфы и обратно. Ты ведь не думаешь, что двухнедельной морской прогулки, даже ив компании с психологами и с мастерами заплечных дел по Загрузке ментальности,для кого-то, будь он самым распоследним идиотом или сумасшедшим, будетдостаточным для того, чтобы поверить в эту мыльную оперу с коленами, броситьсвои квартиры-дачи… работу-досуг… и… остаться в Израиле?!

— Но мы же бросили, — возразила я упавшим голосом…

На что Яша резонно и терпеливо ответил, что время былодругое, и мы были другими. Вернее, стали другими…

— Но Клещатик ни словом не обмолвился об обратномрейсе!

Мало ли — не обмолвился… А куда он денется, этот корабль?Отгремят салюты, Кнессет отметит торжественный многоколенный приезд, ну, может,кто-то из пассажиров лайнера и решится, так и быть, взять пакет на обустройство,положенный каждому взошедшему… быстренько вставить зубы или, там, снятькатаракту на левом глазу… А потом — шалишь: детки-детки, по домам…

Я совсем расстроилась… Тем более что за последние месяцы вотдел Инструктажа департамента Восхождения обращаются, в большинстве своем,действительно, сумасшедшие. Являются поговорить о своей судьбе. О судьбеРоссии. О судьбе Израиля. Разведать — что где могут дать. И вообще, покалякать,заполнить на всякий случай анкеты — пусть будут. Российский человек привык квсевозможным бланкам и верит в них больше, чем в Господа Бога.

Я видела эти анкеты. Иногда к нам на второй этаж прибегаютдавящиеся от смеха девочки-инструктора. Например, один старикан, заполняя графу«дети», написал, что у него пятеро дочерей, — это бывает. Но всех пятерыхзвали Ольгами. Наши девочки строят предположения: все дочери у него от разныхматерей, и каждой матери нравилось имя Ольга. Оказывается, все куда как проще.Все дочери, действительно, от разных матерей, рожденные в разное время. Они незнакомы друг с другом. Старикан в течение жизни сходился с женщинами и, узнавоб очередном рождении новой дочери, давал ей имя Ольга. Ольга ЕфремовнаПеремойник 47 года рождения; Ольга Ефремовна Перемойник 52 года рождения; ОльгаЕфремовна Перемойник 59 года рождения; Ольга Ефремовна Перемойник 64 годарождения; и, наконец, — младшая, любимая, «а мизиникл», услада отцовскогосердца и венец творения — Ольга Ефремовна Перемойник 70 года рождения!

Дело в том, что это было имя фронтовой медсестры, вытащившейего на себе из боя…