Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи - Сергей Плетнев

Наконец, обменявшись паролями про славянский шкаф и кровать с тумбочкой, мы с Павлом Александровичем расселись вокруг столика, на котором уже заранее была сервирована легкая закуска.

Разговор у нас, в отличие от других «переселенцев», пошел несколько иной. Григорий сразу попытался давануть на меня, в лучших традициях советской партноменклатуры. Наверняка машинально, по привычке, но здесь его эго усиливалось менталитетом носителя. Мне, прожившему при советской власти всего лишь десяток детских лет, было, по большому счету, наплевать на его былые заслуги и достижения. И поэтому я относился к Романову без всякого пиетета. Вежливо, но решительно я пресек любые поползновения к доминированию. Получив достойный отпор, Григорий несколько отмяк и, даже извинившись (!!!), перешел на более конструктивный тон.

С Григорием Романовым мы обсудили вопросы создания акционерного общества, подготовили список людей, чьи капиталы составят базовый пакет инвестиций, обсудили первоочередность дел. Расстались довольно скоро, в принципе довольные друг другом. Однако я почувствовал, что дедуля подкинул мне крупную проблему в лице сего «вселенца». Властность так и перла из этого человека. Вот за ним нужен глаз да глаз!

Но с другой стороны, я понял, что, доверив такому человеку проект Транссиба, мы не прогадаем. Все будет сделано в кратчайшие (насколько удастся!) сроки, с напряжением всех сил и средств.

Решив, в первом приближении, глобальные, макроэкономические для данного времени вопросы, я стал дожидаться визита деда. Но он отчего-то запаздывал. Или, что более вероятно, уже вселился в кого-то там, в Санкт-Петербурге, и сейчас усиленно занимался созданием базы для развертывания деятельности разведки.

В ноябре я из газет узнал, что Его Императорское Высочество цесаревич Николай с Божьей помощью закончил свой кругосветный вояж и в ближайшее время намеревается посетить наиболее крупные города своей Отчизны. Был в его плане поездки и Нижний Новгород. Еще в заметке писалось, что по пути следования цесаревич намерен встречаться с известными и достойными людьми, столпами общества. Дворянами, купцами, промышленниками и учеными. Что ж, дело благое. Но это, пожалуй, наиболее подходящий случай для того, чтобы наконец вступить в контакт с моим старым другом. Меня миновать ему вряд ли удастся – кто же откажется от встречи с таким «столпом», как «стальной король» Рукавишников.

– …так что честь имею, господа! – Я учтиво поклонился своим впавшим в столбняк товарищам и направился к выходу.

– Ты… ты просто трус, Александр! – Похоже, Шевырёв. Надо же, я почему-то думал, что это будет или Осипанов, или Андреюшкин[120]. Остановиться и попробовать объяснить им все еще раз? Да нет, глупо – только время зазря потеряю. А оно сейчас буквально несется вскачь: я всей душой ощущаю, как секунды неумолимо осыпаются в огромную бездонную воронку, складываясь в минуты, часы, дни, унося с собой настоящее. И нужно попытаться успеть. Успеть, пока не станет совсем поздно, пока все окончательно не пойдет кувырком – прямиком в бездну.

Эх, господин Рукавишников, и принесла же вас нелегкая! Как все представлялось ясно и просто всего-то неделю назад. Есть великая ЦЕЛЬ, есть средства, благодаря которым ее можно достигнуть, и есть верные соратники, готовые встать рядом с тобой плечом к плечу. А теперь…

Перед глазами опять всплыл заснеженный перрон. Многоликая разноголосая толпа, свистки и рев паровозов, тяжелый стук колес, клубы дыма и пара. И посреди этого вавилонского столпотворения я – несчастный, ошеломленный студент, растерянно ощупывающий ловко порезанный каким-то умельцем карман в тщетной надежде отыскать там бумажник. Усатый городовой равнодушно выслушал мой сбивчивый рассказ, без особого интереса глянул на телеграмму о болезни матушки и, молча пожав плечами, продолжил свой обход. Я едва сдержал обидные слова, готовые вот-вот сорваться с языка. Бесчувственный чурбан!

Слезы бессильной ярости вскипели на глазах, и я не сразу понял, что кто-то вежливо тронул меня за рукав:

– У вас что-то случилось, сударь?

Вот так мы впервые и встретились с Александром Михайловичем. Тогда я по наивности решил, что совершенно случайно. Но это мне уже позже понятно стало, что все не так просто, когда он, точно по волшебству, в мгновение ока решил играючи все проблемы, участливо выслушав мой скорбный рассказ. По-волжски окая, он добродушно предложил поехать с ним – дескать, его компаньон все равно не приехал вовремя, так почто билету зазря пропадать? Мои горячие благодарности он прервал решительным жестом и шутя пообещал всерьез обидеться – никаких таких особых заслуг за ним нет. А не помочь земляку грех! Тем более в такой печальный момент.

Путешествовал «купец и промышленник» – так скромно отрекомендовался мне Рукавишников – в просторном двухместном купе вагона первого класса. Сели, разложили вещи. Александр Михайлович велел проводнику принести чаю. Я попробовал было отказаться, но он мигом посуровел и прикрикнул на меня, точно на бестолкового мальчишку. И ведь что странно, вроде с виду он смотрелся как еще совсем молодой человек, а противоречить ему отчего-то никакого желания не было. Излучал он какую-то непонятную властность и уверенность. И глаза… странные они у него – нет-нет, а мелькнет в них что-то эдакое, чего, пожалуй, словами и не объяснишь. Словно другой человек перед тобой сидит. А может, и вовсе не человек? Нет, серой от него точно не пахло! Да и ладаном тоже.

О чем говорили? Да по первости ни о чем таком. Обычная беседа двух случайных попутчиков. А потом вдруг он ка-ак врежет: «И что, фракция ваша террористическая действительно что-то стоящее? Настолько, что на смерть за нее пойдете?» – и голову так набок чуть-чуть наклонил и смотрит с такой откровенной насмешкой.

Я, признаюсь, так и обмер! Неужели, думаю, жандарм переодетый?! Ноги сразу ватными сделались, в голове пусто-пусто. И лишь одна мысль скачет: «Кто предал?!»

Рукавишников, видать, понял мое состояние, пересел поближе и сочувственно меня по плечу хлопает: «Оставили бы вы царя-батюшку в покое. Он, сердешный, и так скоро помрет, зачем на себя лишнее брать?»

Здесь у меня рассудок окончательно помутился. Самым банальнейшим образом в обморок грохнулся, точно гимназистка-истеричка. Очнулся, Александр Михайлович меня по щекам хлещет и посмеивается: «Лучше уж я, чем полиция, правда?.. Нет-нет, и мундир голубенький в шкафу у меня не висит». Я с силами кое-как собрался и спрашиваю:

– Кто же вы тогда такой?

А он пуще прежнего веселится.

– Сказал бы, да только все одно не поверите, милостивый государь. Поэтому останемся при своих: промышленник я! И большего вам пока знать не след. Вот, может, чуток погодя – если договоримся?