Изнанка судьбы - Алина Лис

Бой на арене шел с переменным успехом. Противники то теснили фэйри, то вынуждены были отступать перед его яростными атаками. Не будь предыдущего сражения, Чарли бы всерьез переживал за ушастого.

Красиво ведет. Не придраться.

Чарли ударил молоточком по медному гонгу:

— Годится, заканчиваем. И, кстати, как тебя зовут-то, парень?!

Бобби

— Никогда не работай с непроверенным заказчиком, мальчик, — его рычание в темноте звучало уютно. Успокаивало.

И бок, к которому прислонился Бобби, был приятным на ощупь. Шершавый, как древесная кора, чуть теплый.

— Даже если с деньгами туго. Сам видишь, как можно влипнуть.

Зубери Неджес из рода Акх — так его звали. Не людское имя, смешное. Не выговоришь.

— Спешка неугодна богам. Я хотел собрать быстрее денег, а теперь Салидджи достанется другому.

Он рассказывал про страну, где вообще нет снега. Там у него осталась невеста. Все у этих южных не как у людей. У людей, когда женишься, с невестой приданое дают. А там надо покупать невесту.

Дураки они.

Последнюю мысль Бобби, осмелев, высказал вслух. Зубери не обиделся.

— Это пройдет, мальчик. Ты поймешь меня, когда подрастешь.

— Не подрасту, — просто сказал Бобби.

Чего врать-то?! Поди ясно: не для того его горбун в подвал сажал, чтобы отпускать.

— Любой воин Тамери знает: чтобы проиграть, надо сначала сдаться.

— Чего?

Смех Зубери похож на грохот ссыпаемых в кучу камней:

— Не верь отчаянию, мальчик. Ты жив и пока еще человек. А я уже нет.

Что Зубери не человек, Бобби и так понял, чай не дурак. Ну и что? Главное — не дерется.

Эх, взять бы его на поводок да пройтись по Ист-Уорфолл-Энд. Небось, ни один босяк не посмеет крикнуть Бобби вслед «Ссыкун!». Да и Гарри поседеет, когда увидит.

— У нас в Тамери говорят: в каждом человеке спит бог и зверь. Горбун сумел разбудить моего зверя, мальчик. А бог все еще спит. Без него мне не совладать.

— Меня Бобби зовут, — сказал Бобби.

А то что все «мальчик» да «мальчик».

— Если сможешь вырваться, — в голосе южанина послышалась тоска, — загляни ко мне. Район Бикстон, трактир «У матушки Терезы», последняя комната на втором этаже. Там до конца зимы никто не должен жить. Я платил за три месяца сразу. Под седьмой от окна половицей все, что я успел собрать для выкупа за Салидджи.

— Угу, — Бобби зевнул и задремал, привалившись к теплому боку.

Элисон

Они были гистрионами.[6] Маленькая труппа из фэйри и монгрелов. Отщепенцы, преступники, изгнанники Изнанки, вынужденные скитаться по человеческому миру и веселить простолюдинов, чтобы выжить. Команда дядюшки Ринглуса.

Кроме Тильды, Зигфрида и Фэй, которых я уже видела, в труппе была молчаливая смуглянка Паола — высокая и гибкая, с прекрасными бархатными глазами. На вид — обычный человек, даже Фэй с ее красными волосами выглядела более странной.

Шестой комедиант, Фернанд, выступал под звучным псевдонимом Мефисто Великолепный. Темноволосый, лощеный, слегка показушно-зловещий. Белая кожа, ярко-алые губы, бородка клинышком. Никогда не встречала мужчину, который был бы так увлечен своей внешностью. Он проводил у зеркала больше времени, чем Китти, одевался с тщанием, достойным потомственного лорда, а духов, притираний, помады, мушек и пудры у него было больше, чем у всех остальных гистрионов вместе взятых.

Тильда была мастером метания. Нет, даже не мастером — Мастером. Ее коронный номер — швыряние сразу десятка ножей с завязанными глазами — неизменно собирал толпу. Ножи слетали с руки испуганными птицами и ложились точно по контуру тела стоявшей у доски Паолы. У зрителей перехватывало дыхание, они кричали, ревели и топали ногами от восторга, а в это время Тильда уже стояла прямо, с вытянутыми руками, а над ее головой серебряным колесом текли бритвенно-острые кинжалы. Мелькали сильные руки с коротко обрезанными ногтями, лезвия разрезали воздух с тихим свистом. Она могла одновременно удерживать в воздухе до пятнадцати клинков.

Здоровяк Зигфрид полностью оправдывал свою внешность — он поднимал тяжести. Например, мог поднять лошадь. Или платформу с кучей людей на ней. Еще он жонглировал пудовыми гирями и показательно боролся с местными силачами, если находились безумцы, готовые бросить ему вызов.

Паолу представляли зрителям как «женщину-змею», и, глядя, как она складывается или завязывается немыслимыми узлами, можно было поверить в родство фэйри с пресмыкающимися. Хотя я подозревала, что причиной, по которой номер собирал столько зевак, был крайне откровенный, облегающий костюм с нашитыми чешуйками, имитирующий змеиную кожу. Когда Паола вставала на мостик, призывно выгибая обрисованную тонкой тканью аккуратную маленькую грудь, со стороны мужчин раздавался единый, слитный вздох восхищения, а со стороны женщин — недовольное шиканье.

Ринглус объявлял номера и сам участвовал в коротких фарсовых сценках между ними. Примерно тем же занималась скрипачка Фэй, когда не аккомпанировала чужим выступлениям. Третьим актером был Фернанд, у которого имелся и собственный номер с чревовещанием и карточными фокусами. Каждый член маленькой труппы был при деле и приносил пользу.

Меня, после недолгого обсуждения, было решено поставить сопровождать чужие номера игрой на флейте и завлекать народ до начала основного представления. Ринглус пообещал, что постепенно приобщит меня к фарсовым сценкам, чтобы я могла подменять кого-то из актеров. Еще мне вменялось в обязанности решение кучи хозяйственных вопросов. Я с радостью согласилась, остро переживая свою бесполезность по сравнению с остальными артистами.

Отношения в труппе поначалу приводили меня в недоумение. В них было что-то семейное, но как далеко это было от привычных мне родственных отношений. Никто не лез другому в душу, не пытался наставлять в душеспасительных беседах. Я зря опасалась расспросов. Только легкомысленная Фэй спросила про отца моего ребенка, удовлетворилась расплывчатыми ответами и больше не приставала. Молчаливый уговор предполагал, что я проявлю похожую деликатность по отношению к остальным, поэтому, как ни была мне любопытна история Тильды или того же Ринглуса, я не лезла.

В вопросах, касавшихся выживания коллектива или дальнейших планов, здесь царила железная дисциплина, и слово Ринглуса было законом, который не смела оспаривать даже Тильда. С другой стороны, если речь шла о личных похождениях, всем было взаимно наплевать на действия каждого. Никто никого не контролировал и, кажется, даже не интересовался.