Суворов - Вячеслав Лопатин

По желанию Екатерины Суворов представил «замечания к оборонительной и наступательной войне в Финляндии, так и о числе потребных на оные войск». Его советы предельно просты: малая война изнуряет армию. Оборона границ основана на надежной системе крепостей, которая выдержит атаки сухопутных войск и десантов противника. Наступательная война должна вестись решительно. Предпочтительнее совместные операции сухопутных войск с силами флота на Свеаборг и Гельсингфорс, главные морские базы шведов.

В начале декабря Суворов был уже в Екатеринославе. Следующие два с лишним года он провел на юге. Главным местом его пребывания стал Херсон. Это время можно считать сравнительно спокойным, хотя и здесь не обошлось без трений с властями предержащими.

Он был еще в дороге, когда екатеринославский губернатор Василий Васильевич Каховский получил предупреждение из столицы: «Александр Васильевич к Вам отправился и, кажется, при отъезде не очень доволен был, что ему предписано наблюдать порядок и содержать гошпитали в хорошем состоянии. В Финляндии много у него бежало людей. Боже сохрани, чтоб сие не завелось и в Вашем крае». Критически высказался и Безбородко, повторив распускаемые слухи: Суворов всех изнурит и разгонит, как в Финляндии.

Александр Васильевич знал об этом. Он описал Турчанинову беседу с одним из своих офицеров: «Зыбин, что вы бежите в роту, разве у меня вам худо, скажите по совести? — Мне там на прожиток в год 1000 рублей. — Откуда? — От мертвых солдат» — и тут же привел примеры из своей многолетней практики: во время командования Суздальским полком у него «умирало редко в год до полдюжины», марш из Ладоги в Смоленск в распутицу стоил ему одного пропавшего и шестерых больных — и так во всех походах. Командуя войсками в жаркой Тавриде, он «оздоровил гошпитали», хотя «подрядчики давали задатку 4000 рублей на разведение больных», и вышел из Крыма, «не оставя там ни одного больного». Так было и в холодной Финляндии, где он застал высокую смертность среди личного состава.

То, что он увидел на новом месте службы, было настоящим бедствием. Никогда не имел он под своим началом таких сил. По штату было положено 77 341 человек, однако налицо оказались 51 484 служивых. В госпиталях и командировках — 8963, больных — 3888, некомлект — 13 006. Болезни, особенно после прихода летней жары, усилились. Смерть косила людей хуже самой кровопролитной войны. В некоторых полках число больных доходило до 205, 218, 241 и даже до 484 человек, не считая находившихся в госпиталях. В Троицком пехотном полку за 28 дней умерли 27 человек, в Полоцком за 18 дней — 43. А ведь с этими полками Суворов совершил свой великий подвиг — взял Измаил!

Смерть Потемкина сильно ослабила дисциплину в войсках на далеком юге. Многие начальники находились в отпусках и не торопились возвращаться. Зубов, ставший преемником Потемкина на посту екатеринославского и таврического генерал-губернатора, свои губернии никогда не посещал. Порядок пришлось наводить Суворову. Созданные им комиссии выявили не только ужасающие санитарные условия квартирования войск, но нечто худшее: отпускаемые с Карасубазарского магазейна (склада) продукты оказались никуда не годными. «Тайная притчина (смертности. — В. Л.) не жар, а как аквы тофана (яда. — В. Л.) гнилого провианта позднее действие», — делится он результатами проверки с Хвостовым. В письмах Зубову он не скрыл горькой правды: виновными в смертности личного состава оказались некоторые командиры, принимавшие за взятки гнилой провиант от поставщиков.

Его рапорты дошли до императрицы. Екатерина была в гневе. «Белевского и Полоцкого полков полковников, Карасубазарского магазейна провиант кто подрядил, кто в смотрении имел, провиантского штата провиантмейстера или комиссионера, — прикажите судить и сделайте пример над бездельниками и убийцами, кои причиною мора ради их воровства и нерадения, — потребовала у Военной коллегии государыня. — Прикажите сделать осмотр прочим магазейнам в той стороне и на каторгу сошлите тех, кои у меня морят солдат, заслуженных и в стольких войнах храбро служивших. Нет казни, которой те канальи недостойны».

«Кого бы я на себя не подвиг, мне солдат дороже себя!» — приказывал Суворов, требуя от подчиненных «взять меры к предохранению от зла».

Начальники вызывались из отпусков, дисциплина восстанавливалась. По поручению Суворова штаб-лекарь Ефим Белопольский составил «Правила медицинским чинам», разосланные в войска для «точного выполнения». От командиров требовалось «причины умножающихся болезней ведать непременно, а выискивать оные не в лазаретах между больными, но между здоровыми в полках, батальонах, ротах, карпоральствах[27] и разных отдельных командах, изследовав их пищу, питье, строение казарм и землянок… чистоту, поваренную посуду, всё содержание, разные изнурения… Стараться, чтобы домашними простыми лекарствами запасены были все артели». Подробно перечислялись целебные растения, лекарственные и гигиенические средства, наиболее действенные для лечения самых распространенных болезней (цинги, чесотки, лихорадок, желудочных расстройств).

Сырые казармы просушивались и проветривались. Были установлены строгие правила приготовления пищи и контроля за качеством питьевой воды. Госпитали проверяли, отделяя тяжелобольных от слабых и хворых. Войска выводились в лагеря, причем лагерные места часто переменяли, чтобы поддерживать чистоту. В жаркие дни все строительные работы приостанавливались или переносились на раннее утро и даже ночь.

Исходя из полученных при отъезде из Петербурга указаний, Суворов должен был укрепить границы, обезопасить Крым и отошедшие к России новые территории от возможных турецких десантов и покушений. Сразу по прибытии в Херсон он вместе с военными инженерами Иваном Князевым и брабантским дворянином на российской службе Францем де Волланом принялся за разработку планов новых крепостей. «Через три дня планы поспеют, — сообщил он Турчанинову 26 января 1793 года. —Лес против Финляндии почти вдесятеро… К прочим местам материалы и припасы прежде августа не поспевают. Князев Фанагорию полагает кончить прежде четырех лет. Прочие ж пункты целим на два года, ситуация их несумнительна».

Однако представленные сметы не были утверждены в Петербурге. Там решили, что отношения с Турцией изменились в лучшую сторону и с форсированным строительством крепостей можно подождать. Суворов посылает официальный протест Турчанинову, который обязан был предупредить об изменении политической ситуации, прибавив в личном письме: «Так добрые люди не делают. Вы играете вашим словом, я ему верю. Вы пускаете плащ по всякому ветру, ведая, что они непостоянны… В просвещении Турки не те в прошлой войне, что были в предтекшей… впредь ручаться не можно (оне загнали Графа Войновича в Севастополь), чтоб оне, прорвавшись в Тавриде, не зделали десанта и не повредили неоцененного морского депота в Севастополе, как генерал и когда выручкою или по диверсии не поспеет».

Доказывая важность укрепления границ, Суворов постоянно ссылался на авторитет покойного Потемкина: «Знаете Вы, что Князю Григорию Александровичу на Севастополь ассигновано было 6 миллионов и Кинбурн он ограждал драгоценнее настоящего». Когда же Турчанинов напомнил полководцу его собственные позапрошлогодние нелестные отзывы о князе, то получил решительное возражение: «Я кланялся мощам той особы, которая, отнюдь не касаясь протчего, находила во мне свойственные мне достоинства».