Катарина - Кристина Вуд

Как только я осознавала, что впервые сыграла чисто, меня уже было не остановить. Меня охватывал какой-то необъяснимый азарт и желание играть сутками напролет, пока руки не привыкнут к клавишам, а спина не отвалится от бесконечного сидения. Временами, поглощенные обучением, мы с фрау Беккер и вовсе забывали, что с нами был еще и Артур. Мальчик не проявлял особого интереса к игре на пианино, но с удовольствием поддерживал и искренне радовался моим маленьким успехам, внимательно наблюдая со стороны.

Что же касается Лёльки и Ваньки…

Они оба потихоньку смирились с тем, что Мюллер практически не появлялся на ферме и не забирал меня в город. Иван остыл первее Оли, и мы старались сохранить прежнее общение. А вот Лёля еще с месяц после свадьбы дулась на меня, но вскоре проглотила обиды, извинилась за грубости, и в июле мы вновь вплотную принялись дорабатывать план моего побега.

Беспокоила меня и Аська с ее округляющимся животиком. Она старалась прятать его за платьем горничной, а всю тяжелую работу по дому выполняли мы с Танькой поровну. Хозяйки дома все еще не догадывались о положении подруги. Но в определенные моменты казалось, что сочувствующий взгляд Генриетты был в ее сторону вполне обоснован догадками.

Положа руку на сердце, у меня не хватало духу спросить у фрау Шульц о дальнейшей судьбе Аси и ее ребенка. Мы все тянули и тянули, в надежде, что мне все же удастся поговорить об этом с Мюллером наедине хотя бы пару минут. Но такой возможности все не представлялось, а напрямую просить о встрече с ним у хозяек дома было крайне недопустимо. Все это время я делала вид, будто жаждала встречи с ним только лишь из-за того вопроса, когда истинная причина скрывалась в другом… В том, в чем я никому не могла признаться. Даже самой себе.

В перерыве между наказаниями Маргарет, проведением дня с Артуром и помощью по хозяйству, я пыталась забыться в книгах. Но тот факт, что одна из них была любезно подарена Алексом, лишь сбивал меня с философских мыслей Канта, и вновь погружал в муки совести. Утешение и здравый ум я находила лишь в книге по врачеванию на немецком. Только она могла привести меня в чувство и служила неким ведром ледяной воды, которое отрезвляло и сводило душевные терзания на нет.

Глава 20

26.09.1943

Привет мои дорогие тетушка Клава и сестренка Надюша!

Пишу вам из солнечной Баварии. Находимся мы с Анькой в городе Эрдингер, близ Мюнхена, адрес почты нашей предоставляю. Я жива, здорова и более чем прекрасно себя чувствую. Аннушка моя сейчас работает в прачечной под Мюнхеном, все это время мы и не виделись ни разу. Но я встречусь с ней после католического Рождества. Благодарю бога, что не раскидало нас по разным частям Германии.

Мне очень повезло, работаю я на ферме у фрау одной. У нее хозяйство здесь знатное, в руках рабочих нуждается остро. Помимо меня здесь еще две девочки из Одессы и два хлопца из Харькова, а также моя подруга Ася из Свибло. Живем хорошо, едой и жалованием не обижают. Фрау наша хорошая, мудрая и справедливая хозяйка. Руку на нас ни разу не подымала, и слов плохих мы от нее не слышим.

Сын у нее младший болен неизвестным душевным недугом… А так с виду смышленый малый, наукам разным хорошо обучен, примеры и задачки математические как семечки щелкает. Вот только ни один врач германский не может точный диагноз поставить, да лечение верное выписать. К тому же, долгое время он и слова не мог сказать, хоть и понимал все. Вот и страдает наша фрау… безумно мне ее жаль. Даже несмотря на то, что немка она и вроде как враг наш… но сердце мое кровью обливается, когда я слезы ее вижу или взгляд уставший с грустной улыбкой.

Родные, надеюсь вы в Кедайняе хорошо обустроились. Вы моя единственная ниточка, связующая с родиной. Каждую ночь молю бога о встрече с вами. Как только все закончится, мы с Анькой сразу к вам приедем. Только путь наш будет не близкий, месяца два займет, если не больше…

Если все получится, прочтете это письмо без жесткой немецкой цензуры. Ежели так не будет, значит уповайте на бога и молитесь, чтобы у меня все получилось…

Целую и обнимаю вас крепко-крепко,

ваша Катерина.

В конце ноября 1943 фрау Шульц отпустила нас на прогулку в Мюнхен в сопровождении очередного рядового полицейского. Каково же было мое счастье, когда я увидела рядового Вальтера. На тот момент он не сопровождал нас уже более месяца, и как только мы с Артуром заприметили его широкую улыбку и добрые глаза, сверкавшие зеленцой, едва сдержались, чтобы не подпрыгнуть от радости.

— Могу я попросить вас об одной просьбе? — осторожно спросила я, когда мы остановились на центральной площади.

Артур в это время резвился с голубями, поедая фруктовый лед, а мы с рядовым сидели на лавочке чуть поодаль от мальчика.

— Все, что угодно, фройляйн… в рамках закона, — в привычной манере усмехнулся Макс, щурясь от назойливых солнечных лучей.

— Можете передать гер Мюллеру одно письмо? Его нужно отправить без лишних глаз в Литву, — сообщила я, внимательно понаблюдав за рядовым.

Лицо Вальтера тут же вытянулось, а от прежней лучезарной улыбки остался лишь намек. В какой-то момент мне даже показалось, что он побледнел.

— В Литву? — переспросил он. — Вы уверены, фройляйн?

Я убедительно кивнула, наблюдая, как Артур запнулся и едва не уронил мороженое на голубей.

— Но зачем вам обходить цензуру? — все еще недоумевал Макс, нахмурив брови. — У вас есть родственники на Восточном фронте?

— Мой брат… он еще в сорок втором уехал в Литву в составе дивизии Вермахта, — постаралась как можно убедительнее соврать я. — С тех пор я получала от него всего одно письмо. Я переживаю… ведь могло случиться все, что угодно.

— Вы напрасно переживаете, фройляйн Штольц. Как правило, части, которые оккупируют территории врагов, редко вступают в боевые действия… разве что с партизанами, — сообщил он, и я нервно прикусила внутреннюю сторону щеки. — Да и потом… почему бы вам самой не передать Алексу письмо? Мы можем прямо сейчас пойти в часть. Тут недалеко… буквально в паре кварталов.

Я мгновенно поднялась со скамьи, нервозно стиснув сумочку. От одной мысли, что я могла встретиться в Мюллером… увидеть