Дари Ласо - Ана Ховская

– Ты же не умеешь?– сонно улыбнулась Софья.

– Это точно,– засмеялась я и прижала сестричку к себе крепко-крепко.– Ты знаешь, что я люблю тебя?

– Правда?– отстранилась она и удивленно поморгала.– Ты мне никогда не говорила…

– И мне…– сонно проронила Марья, выглядывая одним глазом из-под одеяла.

– Иди ко мне, дорогая,– раскрыла объятия я и для второй сестрички.

Сегодня я сама полностью собрала девочек в школу. Запоминала их черты: улыбку, глаза, розовые щечки. Я выбрала им самые красивые платья, а волосы не заплела, а убрала в пышные хвосты на макушках.

Вместе с сестрами я спустилась в столовую. Мама готовила завтрак. Папа читал новости в визоре.

– Ох, как вы рано все поднялись! И уже такие собранные! Умнички!– приятно удивилась мама.

Папа ласково улыбнулся всем и отодвинул стулья от стола. Девочки расселись друг напротив друга и стали класть в свои тарелки блинчики.

«Блинчики! Попробую ли я их когда-нибудь еще?..»

Я стояла у порога и любовалась своей семьей. Как же я люблю их всех, но так редко говорила им об этом. А сегодня я их вижу, возможно, в последний раз. Я улыбалась сестрам, папе и маме, отгоняя мрачные мысли о том, что ужинать буду уже с совсем чужими людьми и не только, как пройдет сегодняшний день, что будет дальше…

Когда мы завтракали, к нам присоединилась и Лада, бурча под нос, что так рано ей придется вставать всю жизнь, когда выйдет на полный рабочий день. А она так любит поспать.

Убирая со стола, мама обрадовала, что останется дома и проводит меня в порт Торго вместе с Ладой. Папа и сестры попрощались со мной у дверей, настойчиво попросив выходить на видеосвязь каждый день и показывать, как работаю на КНИСе. Я кивала, а самой так не хотелось их отпускать.

Смахнув слезу со щеки, я помахала им напоследок и закрыла дверь. Лада строго свела брови, намекая на то, чтобы я вела себя сдержаннее.

Потом мы вернулись в мою комнату вместе с мамой. Она еще раз спросила, все ли я положила в свой багаж. Я проверила его при ней. А затем предложила пройти в гостиную и на головизоре посмотреть все наши семейные снимки.

Мы провели несколько часов в радостных воспоминаниях. Лада комментировала смешными шутками наши снимки, на которых нередко присутствовала и сама. Кажется, я никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в эти несколько часов.

Но время было безжалостно…

Краем глаза заметила, что на часах уже без пятнадцати минут двенадцать. Скоро подъедет Борис, чтобы отвезти в порт и дать последние указания. Лада заметила мой взгляд и непринужденно потянулась.

– Ой, все так здорово, но тебе пора одеваться, Дари. Не можешь же ты опоздать на свое путешествие к мечте…

Не успела Лада закончить, как в дверь позвонили.

– Рановато Борис приехал,– поднялась мама и пошла в холл.

Что-то кольнуло в груди, но Лада взяла меня за руку и прошептала:

– Дари, еще чуть-чуть, и ты будешь свободна. Не бойся!

Я кивнула и натянуто улыбнулась.

– Дарья, иди сюда,– послышался напряженный голос мамы из холла.

Мы с Ладой переглянулись и обе вышли из гостиной.

На пороге стоял молодой мужчина – хомони. На секунду показалось, что это сам Макрон Босгорд. Я сглотнула и крепче сжала руку подруги. Мама стояла у двери и прижимала ладонь к груди. В глазах тревога.

– Дарья, хорд говорит, что приехал за тобой… Что это значит?

Лицо запылало от волнения, и сердце забухало. Я медленно перевела глаза на плечи хомони и кивнула в знак приветствия.

– Чем могу помочь?– ровным голосом выговорила я.

– Я прибыл за вами, Дарья Ласо, чтобы проводить в клинику Кана для нанесения фамильной печати,– вежливо ответил мужчина, пристально рассматривая меня и Ладу.

– Печать?!– прошипела я, потому что голос неожиданно пропал.

Лада обняла за талию. И если бы не она, я не удержалась бы на ногах. Мама замерла с приоткрытым ртом, совершенно ничего не понимая.

– Но ее ставят на пятом фазисе после торгов?!– со знанием заявила Лада.

– Верно, если семья жениха не настаивает,– сухо отозвался тот.– Но у некоторых семей это частое явление, когда жених желает поставить печать сразу после окончания торгов. Семья подала прошение на печать после решения комиссии. Разрешение получено. Вас могли бы пригласить к специалисту раньше, но ждали возвращения своего семейного врача из путешествия. Сейчас врач ожидает вас. У него мало времени, поэтому прошу, поспешим.

Голова закружилась от осознания, что все пропало. Мысли бросились врассыпную. Сердце продолжало вырываться из груди, а желудок сжался от страха, намереваясь выплеснуть все содержимое наружу.

Рядом оказалась мама и взяла за руку. Она не должна была видеть отчаяние и страх в моих глазах. Я напряженно выпрямилась и подняла голову. Но понимала, что она шокирована так же, как и я. Лада прижала меня к себе и больше не смела спорить с хомони.

– Но какая семья? Почему мы ничего не знаем?– спросила мама, все больше начиная нервничать.– И как такое возможно? Ведь еще идут торги?!

– Алана Ласо,– терпеливо проговорил хомони,– поскольку на вашу дочь поступила только одна заявка, торги признаны несостоявшимися. Претендент пожелал поставить фамильную печать незамедлительно. Прошу, Дарья Ласо, мы теряем время…

Я оглянулась на маму и выдавила растерянную улыбку. Но внутри уже холодела от одной мысли, чью печать мне поставят. И после печати я пропала. Но я пропала уже сейчас, потому что не успею на челнок до Зоруна. С печатью я не смогу выбраться дальше другого города, не говоря уже о другой планете: информацию о ней сразу занесут в историю гражданина, а в порту меня тут же зафиксирует датчик контроля24.

– Нельзя ли сделать это в вечернее время, у меня важное мероприятие?– с внутренней дрожью спросила я, но еще до ответа хомони ощутила, как умирает надежда на спасение.

– Нет. Такие процедуры не откладывают. Я жду вас в аэромобиле,– сопровождающий был непреклонен.

– Я возьму свой коммуникатор и вернусь,– онемевшими губами произнесла я и, не слушая возражений сопровождающего, попятилась и быстро поднялась по лестнице.

Мне нужно было прийти в себя и понять, что делать дальше. Что я вообще могу сделать в такой ситуации… Первой мыслью стало – срочно сообщить Борису, но как сделать это не по коммуникатору?

«Меня везут на печать»,– все, что я смогла написать Хворостову.

Дальше мысли пролетали одна за другой, и их разумности я не могла оценить – паника охватывала волнами, погружая то в жар, то в холод.