Чужой для всех. Книга 3 - Александр Дурасов

дрожью не могла. — П-полковник! — наконец обратилась она к Ольбрихту, стуча зубами, который что-то шептал себе под нос, как бы с кем-то мысленно разговаривая. — Я, я вам все расскажу, п-полковник, — девушка волновалась, отчего рижский акцент прорывался в словах. — К-командир не все рассказал, не успел. Я, я вам все расскажу…

Справившись с дрожью и волнением, она заговорила тверже.

— Мы не дождались подтверждения из Центра об отмене операции. Но получен сигнал от Альфреда, — произнеся эту фразу, Инга смутилась и замолчала, вспомнив, что Ольбрихту неизвестен этот канал связи. Однако, несколько секунд подумав, она глубоко вздохнула и вновь заговорила: — Альфред передал, что Гитлер в последний момент поменял маршрут и уехал машиной через Арденны. На самолет вместо себя он послал двойника. Вы слышите, полковник? Двойника! Оказывается, у вашего фюрера есть двойник, и он…

— Вот оно что!.. — Франц заскрежетал зубами, опустился на снег рядом со Шлинке. Силы и уверенность оставляли немецкого разведчика. «Значит, Раттенхубер знал о подмене… Потому и дал согласие на пропуск русского штрафбата. Знал и погубил себя, — промелькнула зловещая мысль. — Дьявол!»

— Шайзе! Шайзе! Шайзе! — вырвалось громогласное ругательство из груди Франца. Он ударил кулаком по заледенелой земле, сдирая кожу перчатки. — Проклятие, меня обвели. Но я же знал о его существовании, почему не предвидел такой вариант? Шайзе!

— Господин полковник… Франц, — пальцы Инги коснулись плеча. — Вы ранены, вы теряете кровь и силы. Вас надо срочно перевязать.

— Отстань, — огрызнулся Ольбрихт. Кровь из раны стекала по рукаву на снег. Франц не чувствовал боли в руке. Боль была в сердце. Он проиграл схватку с фюрером.

— Господин полковник! Взлетаем! Быстрее, — доносились вновь нервно-возбужденные крики со стороны «Кондора». — Теряем время.

Ольбрихт с трудом поднялся с земли. Его тут же подхватил Степан. Они медленно двинулись к «Кондору». Увидев Следопыта, Франц с болью выдохнул:

— Сержант, несите Шлинке в самолет… Пусть в России отдадут последние почести герою. Мы улетаем…

В самолет Франца занесли на руках. Сам он двигаться не мог, обессилев от кровопотери, гибели Шлинке и навалившегося известия о подмене фюрера. Сильные руки борттехника помогли подняться и Инге. Девушка была на грани нервного срыва. Зайдя по трапу, она тут же опустилась на пол.

Следопыт замыкал группу, ступая грузно по приставной лестнице. На руках богатырь нес командира. Поднявшись в самолет, он обвел всех мрачным взглядом и, уложив Константина рядом с Ингой, прогремел механику:

— Задраивай люк, командир, теперь можно лететь.

«Кондор», вырулив на взлетную полосу, остановился. Выйдя на максимальные обороты четырех двигателей, побежал тяжело и мощно. Замелькали развороченные объекты аэродрома. Впереди в небе уже набирали высоту два мессершмитта. Сзади выруливали еще три самолета, управляемых русскими асами.

«Кондор» оторвался от земли. Миша посмотрел на лежащего Франца, на Ингу, перемещенную в кресло, вздохнул с облегчением: «Домой! Летим домой…»

Франц очнулся от перепада давления во время набора высоты.

— Где я? Где? — застонал немец, приподняв голову. — Помогите подняться.

Миша положил руку на грудь Франца, прижал слегка к подушке, произнес тихо:

— Мы взлетели, Франц, набираем высоту. Не двигайся. Береги силы.

— Где фюрер? — громче спросил полковник. — Подведите его. Дайте взглянуть.

Михаил подал знак танкисту. Степан, морщась, крепко ухватился за шинель нациста, поднял Гитлера с пола, толкнул вперед.

— Пшел, скотина!

Фюрер был жалок до отвращения. От него шел запах мочи и крови. Он дрожал от страха. Слипшиеся волосы сползли на кровоподтечный левый глаз и придавали нацисту еще более карикатурный вид. Правый глаз лихорадочно светился, бегал по сторонам.

Когда Гитлера подвели к Францу, который лежал на его диване с перевязанным плечом и укрытый шинелью, нацист задрожал сильнее. Он хотел что-то сказать, но зубы стучали, что он не смог произнести ни слова, только выдавил улыбку.

Франц всматривался в землистое лицо Гитлера. Оно сливалось с шинелью серо-мышиного цвета. «Что в нем не так? — проскользнула гнетущая мысль. — Это Адольф Гитлер! Тот же овал лица. Те же усики Toothbrush, схожие с зубной щеткой. Остронос. Тяжелые мешки под глазами. Дряблая кожа, покрытая капиллярной сеткой. И этот страх в глазах, панический страх! Это же вождь нацистской Германии!»

Губы Франца разошлись в улыбке. Из груди вырвался облегченный возглас:

— Это он!..

Вдруг Франц дернулся, как будто рука дотронулась до оголенного электрического провода. Он открыл шире глаза, прошептал:

— Наклоните ближе.

Степан крепко держал нациста за шиворот. Поняв фразу шефа, резко потянул фюрера вниз. Гитлер вскрикнул, упал на колени. Под левым ухом фюрера Франц заметил небольшую родинку.

— Шайзе! — вырвалось проклятье из уст немецкого разведчика. Он остервенело, словно клещами, сжал пальцами здоровой руки лицо нациста и отбросил от себя. — Швайне! — и в эту минуту почувствовал сильнейшую головную боль и крик из глубины мозга, пронзительный, разрушающий: «Этого не может быть!»

Франц приоткрыл рот, чтобы ответить, и будто бы ответил, как его голова безвольно откинулась на подушку, а слова потонули в новой волне звуков, безмерно мощных и раскатистых: «Этого не может быть! Не-е-ет! Проща-а-ай!»

Глаза вздрогнули, открылись. Мягкий приглушенный свет освещал комнату. Тихо гудела контрольная аппаратура, светился экран, на котором отображалась информация о работе сердца. По тонкой трубке стекало лекарство и каплями попадало в вену. Через носовую канюлю поступал кислород. Франц понял, что лежит на кровати-каталке в реанимационной палате. Пошевелил пальцами ног, рук. Они сгибались. Голову оторвал от подушки, опустил со стоном. Слабость неимоверная.

«Лежу в кардиологическом центре. Что произошло? Инфаркт? Сосуды? — потекли мысли. — Клаус. Клаус… Где ты? Я произнес имя Клаус. Это кто? Клаус… Ничего не помню! Какой сегодня день, год? Где я нахожусь?..»

Вдруг отворилась стеклянная дверь. В палату уверенно вошел седой мужчина в белом халате. За ним осторожно вошла миловидная женщина пенсионного возраста. Взгляд, устремленный на Франца. В глазах тревога. Седовласый мужчина бегло взглянул на экран, довольный увиденными кривыми, обернулся к женщине, произнес:

— Ваш отец пришел в себя после наркоза. Жизненно важные показатели в норме. Мы не имели права допускать вас в реанимационную палату, но пошли навстречу. Операция прошла удачно. Состояние тяжелое, но уже не критическое. Говорите недолго. Дежурная сестра рядом.

Женщина, мягко ступая, подошла к кровати. С ее глаз скатывались слезы. Чтобы удержаться на ногах, она присела на стул.

— Папа, папочка, — заговорила она почти шепотом. — Я люблю тебя, папочка, прости меня… Ты не представляешь, как мы все волновались за тебя! Семь часов на операционном столе. Семь часов под наркозом! И это в твоем возрасте… Но все позади. Профессор Шлинке сказал, что тебе поменяли аортальный клапан и провели аортокоронарное шунтирование, три шунта. Ты будешь жить, папа.

Глаза женщины, немного