На линии огня - Семён Михайлович Борзунов

этот навеян воспоминаниями о 1920—1921 годах, когда он сам был клубным работником на кавалерийских курсах, разместившихся в здании бывшего уфимского женского монастыря. Колоритный рассказ, выразительный. А концовка такая:

«Свадьбу они (Назаров и Ольга) сыграли веселую, музыка гремела — по всему монастырю было слышно, без попа свадьбу. А утром вышла мать-игуменья из опочивальни, занесла руку осенить себя крестным знамением по привычке на шиш колокольный — остановилась, зашаталась и замертво упала мягкими телесами на ковер. Пока суетились вокруг нее — чей-то крик раздался неистовый:

— Матушки! Ангела нет!

Бросились к окну. Храм на месте. Внизу во дворе курсанты маршируют, обучаются, А ангела жестяного нет, словно и не было. Говорили, что нашли его после у стены, ржавого, изогнутого. Но кто же этому поверит? Покинул ангел место оскверненное, выпустил крест и улетел через реки, леса и горы в синюю пустоту».

В стопочке двадцать седьмого года издания — четыре книги. Роман «Синяя говядина». Сборники рассказов «Малиновые дни» и «Будни». И крошечная книжечка «Фатима» — такого же формата и объема, как «Жестяной ангел», но в серии Госиздата «Дешевая библиотека». Смотрю на них с грустью: ведь в один день все не прочтешь… Уносить же их из дома Борис Дмитриевич никому не разрешает: святыня. С трудом отодвигаю их от себя и принимаюсь за следующую стопку, чтобы успеть хотя бы посмотреть все остальные книги.

1928—1929 годы были, кажется, наиболее плодотворными из всех предвоенных лет. В это время Борис Дмитриевич Четвериков выпускает принесшие ему известность романы «Любань», «Бунт инженера Каринского», «Заиграй овражки», повесть для юношества «Семь каменных братьев», сборники рассказов «Матлет», «Перекат», «Заграничный Степан», а также свои «Солнечные рассказы», которые действительно так и брызжут солнцем, светом и радостью.

В романе «Заиграй овражки» Борис Четвериков как бы делает черновые наброски для своего будущего монументального труда — эпопеи о гражданской войне, колчаковщине, Восточном фронте, то есть для ныне вышедшего в Воениздате романа «Навстречу солнцу».

В последующие годы Борис Дмитриевич работает над большими эпическими полотнами — романами «Голубая река» и «Деловые люди», первый из которых был напечатан в 1933, а второй — в 1939 году.

О романе «Деловые люди» — политическом памфлете, открывающем перед нами изнанку капиталистического строя с его продажностью, эксплуатацией, порабощением творческого труда, — следовало говорить подробнее. Роман и сейчас свеж, злободневен, выведенные в романе фигуры миллионера Паркера или изобретателя-ученого Эдисона выпуклы и значительны.

Не могу удержаться, чтобы не привести здесь несколько строк, которыми начинается первая глава романа:

«Согласно папской булле, изданной в 1537 году, коренные жители Америки, краснокожие индейцы, могут быть причислены к роду человеческому.

Позднейшие наблюдения показали, что индейцы хотя и могут быть с натяжкой признаны людьми, но они ленивы, нерадивы и не способны оценить все прелести культуры, несмотря на старания миссионеров и скупщиков мехов.

И все-таки Паркеры любили индейцев. Они привозили индейцам ножи, топоры, стеклянные бусы. Еще более охотно брали индейцы ружья, порох, табак и водку. Они расплачивались ценными мехами. Это было только справедливо. Ну зачем, спрашивается, меха индейцам?»

В таком стиле выдержан весь роман — тонкий юмор, острая сатира, гротеск.

Когда я думаю о творчестве Бориса Четверикова, я чувствую главное: в книгах его не найдешь чисто развлекательного, бездумного, просто фотографичного. Он всегда пишет, исходя из своего мировоззрения, из своих четких принципов и убеждений. О чем бы ни шла речь — о бурных ли днях революции, о героике ли гражданской войны, о рабочем ли Федьке, старающемся «определить себе действо», найти свое дело, или о солдате Степане Логинове, попавшем в германский плен в войну 1914 года, о деревенском ли кузнеце Левонтии, созидающем новую жизнь, или о девчушке татарочке Фатиме из детского дома, — везде и во всем он утверждает высокий смысл жизни, идеалы человека коммунистической эпохи. Горячая и искренняя любовь к своей стране, к народу, к партии повелевают автору обращаться к тем областям жизни, где отчетливее всего проявляется новое, где чаще и сильнее бьется пульс времени.

Сотрудник Пушкинского дома, фольклорист и исследователь литературы Л. И. Емельянов, говоря о творчестве Бориса Дмитриевича, отмечает:

«Круг событий и тем, захвативших творческое внимание Четверикова, чрезвычайно широк. Однако широта эта отнюдь не заслоняет от него сложности явлений, не делает его поверхностным бытописателем. Все многообразие фактов, все богатство конкретных форм писатель рассматривает сквозь призму центральной темы своего творчества: он прежде всего стремится увидеть рождение нового человека».

Когда в моих руках оказался сборник с многозначительным и емким названием «Бессмертие», куда вошли произведения, созданные Четвериковым в годы блокады Ленинграда, речь, естественно, сразу же зашла о Великой Отечественной войне. В ту грозную пору писатель находился в осажденном городе и вместе со всеми его жителями переносил невзгоды тех лет. В нетопленой комнате, укутанный в разные одежды, он не прекращал писательскую работу.

Взгляд Бориса Дмитриевича становится каким-то тяжелым, исчезает четвериковская улыбка, и он, не дожидаясь моих вопросов, начинает тихо рассказывать, как все было…

— Когда началась война, меня в числе других писателей пригласили в Дом писателя. Там сидел военный. Разговор у нас произошел короткий и поначалу несколько странный: «Вы советский человек?» — «Да, конечно». — «Значит, не возражаете, если мы вас зачислим в народное ополчение?» — «Конечно». — «Ну, спасибо. Я так и ожидал. Завтра утром явитесь в помещение Павловских казарм на Марсовом поле…»

Так Четвериков был зачислен в 80-й истребительный батальон. Кроме него там оказались другие писатели, киноработники, журналисты. Началась боевая подготовка. Ездили в Стрельну, учились стрелять, маршировали по Марсову полю и пели «Катюшу»… Когда уже дело шло к отправке батальона в тылы противника, то писателей, киноработников и журналистов отчислили: пришло распоряжение использовать их по специальности.

Но Четвериков все-таки пошел в 42-ю армию и стал работать в штабе второго эшелона. Там Бориса Дмитриевича назначили заместителем начальника армвоенторга по хозяйственной части.

Четвериков ведал размещением военных столовых, добывал помещения для различных тыловых служб, словом, делал все, что надлежит делать начальнику АХЧ. Несколько раз ездил с различными поручениями за Ладожское озеро. Туда отвозили эвакуируемые семьи, оттуда привозили разные продукты. Ездил всегда с одним и тем же шофером — Ваней Шваковым. По отзывам Бориса Дмитриевича, он был чрезвычайно хладнокровный человек и отлично знал свою машину. Сколько раз они пересекали Ладожское озеро по знаменитой «дороге жизни» и всегда удачно уходили от бомбежек вражеской авиации…

Вскоре Четверикова отозвали из 42-й армии, и он стал выпускать фронтовую радиогазету. Сам написал для нее много стихотворений, рассказов.

— Я очень люблю среди этих вещей рассказ «Бессмертие» и новеллу