Моя купель - Иван Григорьевич Падерин

мастеров по металлу, у нас осталось мало, большой дефицит.

— Дефицит, — повторил Вася, — забавное слово, вроде из книги.

— Из книги, — сознался Алексей, — и понимать его надо так: ты — дефицитный теперь в нашей стране человек, ценный, нужный, на строгом учете.

— А вы? — спросил Вася.

— Я... Я тоже хочу стать таким, — ответил Алексей. — Война помешала мне приобрести мирную специальность, вот теперь наверстываю упущенное.

И наверстывал он упущенное изо всех сил. Помогали ему все чем могли, так что через три месяца он стал получать наряды на более точную работу. Работал он и учился в вечерней средней школе и вовсе загнал себя — весь позеленел.

Как-то стоял-стоял у верстака и надломился, рухнул, едва успел крикнуть:

— Вася!..

Увезли его в больницу. Там он пришел в себя.

Врач спросил его:

— Зачем звал Васю? Он здесь, рядом, ждет. Что ему передать?

— Здесь? Вот хорошо! Пустите его ко мне, — попросил Алексей.

Вошел Вася в палату и разволновался, даже в горле запершило. Будто отец родной или старший брат, раскинул перед ним руки Алексей, порываясь встать и обнять.

— Я здесь, вы звали меня? — повременив, спросил Вася виноватым голосом, думая, что от него зависело, упасть этому человеку у верстака или не упасть, ведь как-никак он, «дефицитный» Василий Гудошников, был старшим среди слесарей в той смене. Алексей посадил Васю к себе на койку.

— Был у нас в батарее истребителей танков такого же роста, как ты, только белокурый, Ваня Федоров, — заговорил он, словно забыв, о чем спрашивал его Вася. — Хороший парень, дерзкий, но умный. Встретился он мне по пути на фронт. Прицепился к вагону и зайцем тащился за нами. На разъезде перед станцией Поворино мне удалось схватить его, чтоб коменданту передать. Но не тут-то было, сильный оказался и ловкий. Катались мы с ним по шпалам, дрались по всем правилам, а потом помирились, жили как два родных брата. Привык я к нему, и он ко мне. И зря, очень зря.

— Почему? — спросил Вася.

— Ловкий, смекалистый он был, — продолжал Алексей, — понимал все с полуслова, и глаз точный, и руки у него были цепкие. Поворотный механизм орудия ремонтировать брался — и получалось. Какой бы из него мастер получился, самой дефицитной специальности! Но вот нет его, не стало, погиб.

— Как?

— Моя вина. Тот командир, что согревал тебя жаром своего тела, был умнее меня. — Алексей тяжело вздохнул. — Опоздал я, не успел отправить Ванюшку за Волгу. Попали под косяк фашистских танков. Мяли они наши окопы и с тыла, и с флангов. Подбили мы штук восемь, а снаряды кончились. Ванюшке руки перебило осколками. Без рук он фактически остался. Кинулся я к нему на выручку, а он оглянулся — и от меня. Прижал к груди перебитыми руками связку гранат и... под танк, головой вперед... И не стало у меня фронтового братишки... Иван Федоров. Запомни его имя.

— Запомню, — ответил Вася и подумал: «Почему не отвечает прямо, зачем звал меня, перед тем как упасть?»

— Вот так, — помолчав, сказал Алексей. — Спасибо, пришел навестить! Передай привет ребятам. О тебе я думал эти дни. Ведь могло и тебя не быть, как Вани Федорова.

Вернулся Вася Гудошников в цех и только тут, кажется, понял, зачем и к чему рассказывал Алексей о гибели Вани Федорова. Хоть и баловники ребята, но сколько они делают! Только покажи как следует — и любую деталь смастерят. Потом сложные агрегаты начнут монтировать, и тогда этот цех не узнаешь...

В общежитии Вася рассказал ребятам про гибель Вани Федорова и все, что думал об Алексее. Установили очередность посещения больницы, строго по списку, по два человека, не больше, чтоб не мешать врачам и не отвлекать больного по пустякам. Правда, Вася сам нарушил этот порядок, побывал в больнице ночью, через окно подсмотрел, как Алексею выправляют искривленную ногу с помощью специального приспособления.

Через две недели Алексей вернулся в общежитие. На месте его короткой койки стояла больничная кровать со всеми приспособлениями для лечения ноги. Ребята молчали, с нетерпением ждали, что он скажет. И он сказал:

— Ваше изобретение удобнее и лучше, чем в больнице.

Перехвалил, конечно, чтоб не обидеть ребят.

— Чья это работа, сознавайтесь? — спросил он и положил на стол свою месячную получку.

Ох, как обидел он этим ребят! Все сразу отвернулись от него. От досады зашвыркали носами. Сначала один, потом другой, третий... Кто-то даже упал на койку вниз лицом.

— Разве так можно? — наконец вырвалось у Васи.

— Простите, ребята! — извинился Алексей. — Я не думал, что вы все такие.

— Среди нас, — ответил Вася, — много, у кого отцы не вернулись с фронта. И потом, раз вы умеете ценить нас, так почему мы не должны отвечать тем же?

Почти целый год Алексей выправлял свою ногу на этом станке и хромать вроде меньше стал. Отстоит целую смену у верстака, потом в школу, а из школы кое-когда на танцы заглядывал или в общежитии с ребятами по кругу топтался, учил их вальсировать.

Дружно и как-то хорошо жилось с ним. Не умел он только или не хотел рассказывать о себе, о своих фронтовых делах. Все обещал: потом, потом — и не хотел, видно, бередить свои раны разговорами о боях и сражениях, в которых участвовал. А может, какие другие причины мешали тому — неизвестно.

Ушел он из общежития как раз в тот момент, когда ему предложили стать начальником слесарного цеха. Не согласился. Поступил в институт. На кинорежиссерский факультет его приняли...

Встречи

Приближалось двадцатилетие Победы.

И хоть жизнь развела в разные концы огромной страны боевые семьи сроднившихся в огне сражений людей, мысленно они много раз возвращались в свои роты, батальоны, полки и дивизии. Командиры вспоминали отважных солдат, солдаты — мужественных командиров. А когда в печати и по радио заговорили о фронтовых событиях двадцатилетней давности, души ветеранов войны — солдат и командиров — заскребла нестерпимая тоска по встречам: