Край навылет - Томас Пинчон

Невозможно не заметить: сегодня вечером определенный упор на быстрорастворимую ностальгию. Здесь снова цветет полным цветом ирония девяностых, немного просроченная. Максин и Хорста проносит мимо вышибал в дверях в вихре псевдоирокезов, обесцветок и эмо-причесонов, копен и ежиков, стрижек японских принцесс, сдеров с шоферских кепонов Фон Датча, временных татух, болтающихся в губах чинариков, «рей-банов» эпохи «Матрицы», гавайских рубашек, в поле зрения единственных с воротником, если не считать Хорстову.

– Боже праведный, – восклицает он, – да тут, похоже, сплошной Киэкак. – Те, кто в пределах слышимости, слишком хиповы, чтобы сообщать ему, что в этом и смысл.

Хотя пузырь дот-комов, некогда бросающийся в глаза эллипсоид, теперь вянет ярко-розовым пшиком на дрожащем подбородке эпохи, и в нем, быть может, остался лишь мизер поверхностного дыханья, сегодня никаких средств не жалели. Тема сборища, официально – «1999», несет в себе более мрачный подтекст, Отрицание. Вскоре становится ясно, что сегодня все делают вид, что у них все еще прекраховые годы фантазии, танцуют в тени прошлогодней ужасной «проблемы 2 кило», теперь безопасно ушедшей в историю, однако, если верить этому всеобщему заблуждению, еще не вполне наступившей, а тут они все замерли стоп-кадром еще в моменте Золушки полночью тысячелетия, когда в следующую наносекунду компьютеры всего мира перестанут корректно приращивать год и повлекут за собой Апокалипсис. Что во время широко распространенного Синдрома Дефицита Внимания канает за ностальгию. Люди подоставали свои до-тысячелетние футболки из архивного пластика, в котором те лежали вхолостую, – «ГРЯДЕТ 2 КИЛО», «КАНУН АРМАГЕДДОНА», «МАШИНА ЛЮБВИ, СОВМЕСТИМАЯ С ПРОБЛЕМОЙ 2000», «Я ПЕРЕЖИЛ…» В решимости, как упорно побуждает их Принц, веселиться, как будто 1999-й.

Звуковая система советской эпохи, добытая с обанкротившейся арены где-то в Восточной Европе, также фигачит «Мырг-182», «Эхо и Люди-зайки», «Дамы в чем мать родила», «Костяные Громилы-с-Гармонией» и прочий сентиментальный шлак, меж тем как по дисплею тикера, фризом оплетающему весь периметр бальной залы, ползут винтажные котировки НАСДАК бумовых лет, под гигантскими СИД-экранами четыре-на-шесть метров, на которых цветут и вянут закольцованные исторические вехи, вроде показаний Клинтона перед большим жюри, «Все зависит от того, какое значение есть у «есть»», другой Билл, Гейтс, получает в Бельгии тортом в морду, трейлер-анонс «Гало», нарезка из мультипликационного телесериала «Дилберт» и первого сезона «ГубкиБоба», рекламные ролики Романа Копполы для «Фу. ком», Моника Левински ведет «СВЖ»[108], Сьюзен Луччи получает «Дневную Эмми» за Эрику Кейн, с песней «Гони Перегиба» под тем же названием, задиджеенной в порядке аккомпанемента.

Антикварный бар, искусно изрезанный разнообразными неоегипетскими мотивами, «Сетеффекцы» спасли из головной ложи полумистической организации с северных пределов центра, которую преобразуют, как и прочие постройки такого масштаба в ГНЙ, для бытового потребления. Если оккультная мутотень по-прежнему и пропитывает древнюю птерокарию ясенелистную, для явления она выжидает подходящий момент. Сегодня вечером же остается взывать к нежным воспоминаниям обо всех бесплатных барах девяностых, где, помнит каждый здесь присутствующий, пили за так, одну ночь за другой, просто заявляя о своей связи со стартапом текущего момента. Бармены сегодня за этой стойкой – в большинстве безработные хакеры или торговцы наркотиками уличного уровня, чьи дела пересохли после апреля 2000-го. Те, кто волей-неволей довольствуется советом бесплатной выпивки, к примеру, оказываются выпускниками «Ножебрюшки», до сих пор самые умные в помещении. С нижней полки тут никакого продукта, все сплошь «Танкерей Номер Десять», «Патрон Гран платиновый», «Макаллан», «Элит». Вместе с «ПСЛ», конечно, в ванне с дробленым льдом, для тех, кому нелегко справиться с перспективой провести вечер без иронии.

Если сегодня и говорят о делах, то где-то в городе, где время слишком ценно, чтобы тратить его на веселье. Прибыли за третий квартал в унитазе, поток инвестиционных предложений пересох до медленных капель, корпоративные бюджеты на ИТ заморожены так же, как машинные «маргариты» в баре Пало-Альто, «хрюка» «Мелкомягкого» только что вышла из беты, но уже слышится нёрдальное бурчанье и гиковатое недовольство безопасностью и вопросами обратной совместимости. В толпе ненавязчиво шныряют вербовщики, но раз сегодня не видно никого в обычных браслетках с цветовым кодом, хакерам, ищущим работы за краткосрочные ссуды, приходится откатывать к дефолтной интуиции на тех, кто нанимает.

Впоследствии те, кто здесь был, будут преимущественно помнить, как все было вертикально. Лестничные колодцы, лифты, атрии, тени, кажется, набрасываются сверху повторными атаками на сборища и рассборища внизу… танцующие полуоглушены, под стробами, не вполне танцуют, скорее стоят на одном месте и движутся под музыку вверх и вниз.

– Вроде не слишком сложно, – замечает Хорст, отчасти как бы себе, убредая в яркую суету временных искажений при дискретизации.

– Макси, привет? – Это Вырва, волосья дыбом, глаза преувеличены, одета в исконно-черное и шпильки. Откуда-то из-за нее высовывает голову Дастин и с улыбкой долбаря шевелит бровями. Даже в этом кишащем декадансе он по-прежнему сам собой надежный милашка с Западного побережья, в футболке, гласящей «ДАСТNТОМУ (ПЕРЛ) – ХАКЕРУ-ХАБАР». Лукас где-то рядом, в просторных гопницких джинсах и «дефконовской» рубашонке «Я-засек-федерала».

– Ух, прочь от меня, Ким Бейсингер. От тебя мне еще кошелочнее, Вырва, чем обычно.

– Что, это старое шматте, на нем собачка любит спать, дала мне поносить на вечер. – Без прямого зрительного контакта, что для Вырвы решительно не в профиле, взгляд ее отвлекается к огромным экранам над головой, словно бы ждет там чего-то, какого-то, возможно рокового клипа. Максин мозги не сканирует, но у нее давнее знакомство с трясучкой.

– Зала ничего так себе, а. Повсюду темы бар-мицвы, куда ни повернись. Этот тип Мроз не поскупился, должно быть, он тут где-то ныкается.

– Не знаю, не смотрела.

– Лично я считаю, у него какая-то жуткая ретромерялка письками с Джошем Хэррисом. Помнишь ту вечеринку в «псевдо» накануне тысячелетия? Несколько месяцев длилась?

– Ты про, – грит Дастин, – типа, когда люди в прозрачных пластиковых комнатах ебутся на глазах у публики, где? Где?

– Ё, Макси. – Эрик, волосы выкрашены в нечто вроде бледно-зеленого электрика, глаз флиртовый, ухмылка, что при анализе может тестироваться сильно в говноедской части спектра. Максин ощущает Хорста, незримо рядом, он пялится на них, готовый впасть в режим пентюха. Ой-вей —

– Вы тут нигде поблизости мужа моего не видели? – Достаточно громко, чтоб Хорст, если он здесь, услышал.

– Вашего кого?

– Ой, – нормальным тоном, – как бы квази-экс-мужа, раньше я разве не упоминала?

– Вот так сюрприз, – бодро мямля, – и эгей, что это у нас сегодня, Джузеппе Дзанотти, верно?