Кончина СССР. Что это было? - Дмитрий Несветов

Вообще, действительно очень странные вещи происходили. Меня совершенно поразил один фрагмент из ваших воспоминаний или интервью про то, что в конце осени 1991 года Госплан СССР на полном серьезе обсуждал вопрос, связанный с повышением стоимостного объема государственных капиталовложений в будущем году на какое-то там количество процентов. Они как на Луне…

Да. А Министерство экономики РСФСР обсуждало повышение яйценоскости кур…

Андрей Алексеевич, вот признайтесь… Вы готовили программу. Но программа программой (дело кабинетное), а когда вы реально вошли в Правительство и увидели, что происходило на самом деле, то до какой степени разошлись ваши представления с тем, что вы увидели собственными глазами уже в качестве министра? Каков был масштаб этой разницы? Я помню, вы рассказывали о том, как в самые первые недели разворачивали в Балтийском море корабли с зерном, для того чтобы обеспечить голодающие города. До какой степени велик был разрыв между стартовыми представлениями и реальной работой по управлению тем, что осталось от экономики?

Вы знаете, по-разному. Что касается состояния потребительского рынка и в меньшей степени состояния бюджета, то мы, когда готовили программу, более или менее владели информацией. А вот где был совершеннейший шок, потому что это была всегда не просто закрытая, а закрыто-презакрытая, сверхсекретная информация, – так это ситуация с золотым запасом и резервами валюты. Как выяснилось, золотой запас от привычного уровня середины 1980-х (а это 1000–1300 тонн – колебался он всегда), скатился до 260 тонн к концу 1991 года. И ситуация с валютными ресурсами… Внешэкономбанк[133] де-факто был банкротом, а валютные резервы правительства были просто трагикомичными. Мне как заместителю председателя валютно-экономической комиссии в какой-то момент (я вот теперь, знаете, специально оговариваюсь – в какой-то момент) цифры принесли – на счетах в распоряжении правительства было 26 миллионов долларов. Смешная сумма! Понятно, что цифра все время менялась: были какие-то поступления, какие-то расходы.

Я к чему это говорю? К тому, что есть такой интересный экономист Андрей Николаевич Илларионов[134], который вдруг взялся развенчивать, как ему казалось, мифы о правительстве Гайдара. Я в каком-то интервью назвал эту цифру, а он нелениво подобрал распоряжения правительства того времени и сделал вывод: «Как же так? Вот по этим распоряжениям раздали 300 миллионов долларов, а Нечаев говорит, что в резерве было 26». Это не делает ему чести как экономисту: хорошо, что он, трудолюбивый мужчина, собрал распоряжения. Но резервы, как я только что сказал, всегда в движении: там есть поступления, есть расходы и на каждый день остаток. В какой-то день остаток был 26 миллионов долларов, что, разумеется, никоим образом не мешало за счет поступлений на протяжении двух месяцев израсходовать 300 миллионов и что, как вы понимаете, для такой страны является суммой несколько маловатой. Особенно при наличии 124 миллиардов внешнего долга.

Не могу не задать вам один из главных вопросов нашего цикла диалогов. Вы родились, выросли и, можно сказать, состоялись все-таки в той стране, которая называлась СССР. Вам ее не жалко? Что вы испытываете сегодня, когда уже столько лет ее нет? Что вы испытали тогда, когда ее не стало?

Очень жалко. Я согласен с оценкой, что это величайшая геополитическая катастрофа века. Но это такое, знаете, пафосное выражение… Я думаю, что это простая человеческая трагедия для многих-многих советских людей и советских семей. И у меня было огромное количество друзей в разных республиках, я много ездил, мы с удовольствием встречались на всяких школах молодых ученых и так далее.

И, безусловно, эти простые люди ни в коей мере не должны и не могут нести ответственность за идиотизм социально-экономической политики, которую проводило советское коммунистическое руководство. Сначала те две глобальные мины, которые заложил Иосиф Виссарионович Сталин. Дальше – более локальные ошибки, но их было так много, что в итоге критический уровень превысил все разумные пределы. И, конечно, амбиции региональных, коммунистических же, лидеров. При моем величайшем (говорю без всякой иронии) уважении и преклонении перед Борисом Николаевичем Ельциным он тоже в общем-то оттуда. Кравчук был просто партийным функционером всю жизнь. Азиатские лидеры, кроме, может быть, Назарбаева, все были оттуда. И в этом смысле то, что коммунистическая элита рвала страну на части, было совершенно омерзительно. Другое дело, что их амбиции соединились с объективной социально-экономической ситуацией и имели благодатную почву. Ведь неслучайно почти во всех республиках прошли референдумы о независимости, где большинство честно проголосовало за выход из СССР, за независимость. Но то, что это трагедия, – несомненный факт.

Правда, меня тогда немножко утешало то, что в экономическом смысле Россия очень выиграла. Ведь Россия в СССР (и это парадокс!) была и метрополией, и колонией одновременно. Она в той или иной степени кормила всю страну, имея при этом, особенно в Нечерноземье, уровень жизни многократно ниже, чем в тех республиках, которые дотировала. Она определяла лицо советской промышленности, да и в значительной степени всей экономики, не управляя при этом собственной территорией и собственной промышленностью, а делегировав это некоему абстрактному центру. Ведь российское правительство при СССР управляло местной промышленностью, кусочком сельского хозяйства, немного строительством и частично легкой промышленностью – почти всё.

Имея этот гигантский потенциал, углеводороды, на которых держался Советский Союз, Россия, конечно, должна была выиграть. Ну и в общем так бы оно и произошло, не будь дури в экономической политике второй половины 1990-х и 2000-х годов. У нас уровень жизни выше, конечно, чем в других странах -бывших советских республиках, но могло быть вообще всё… В процветающей стране могли бы жить…