Госпожа сочинительница - Елена Арсеньева

И люди, живущие в быту, никогда не видят себя извне, даже не замечают своего „быта“, отнюдь не наслаждаются им, а просто уверены, что житье их – правильное житье.

Очень часто воплощения, формы жизни совпадают с формами быта. Но это совпадение – внешнее, обманчивое; смешивает их лишь поверхностный взор. И человек жизни обедает, спит, работает, женится; с другой стороны, и в быту случаются, как кажется, события. Но события тотчас же воспринимаются „по-бытейски“ и тают, как лед в теплой комнате; с другой стороны, человек жизни ежедневные человеческие действия – еду, любовь, работу – превращает (или стремится превратить) в единственные события. В жизни не только человек – личность, но и все проявления мира, все явления как бы личны, ибо единственны. Но притом связаны наитеснейшей связью. Люди связаны одной волей, одним направлением, одним устремлением жизни; естественно, что и все окружающее их – их действия, при полной личности и единственности, так же стройно связаны между собою.

Бытовой, исключительно бытовой, зверь – привычка! Она – „замена счастью“, это правда, подмена счастья; но дана ли она нам „свыше“… это еще вопрос. Вряд ли была бы тогда у каждого живущего такая инстинктивная к ней ненависть, отвращение, смешанное со страхом. Потом, когда она зацепит незаметно и заест, – уже все равно; привыкаешь и к привычке и только в секунды просветления сознаешь, чего она тебя лишила.

Быт же всегда равен себе, всегда сон, всегда лишь этап. Если в иные периоды истории он отступал перед жизнью, как бы стирался и гас, если кому-нибудь кажется, что он гаснет и теперь, – слава богу! Усиливается, ускоряется полет жизни, ближе ее исполнение. Новые формы быта нас радуют лишь как знак нового, следующего этапа.

Но те, кто не устал, пусть не останавливаются и на нем. Пока мы живы – будем жить, будем жизнью разрушать быт около нас. Мы идем навстречу событиям. И события будут!»

Сказано гениально…

Конечно, Зинаида была именно человеком жизни. А в презираемый быт она записывала такие, например, простые человеческие радости, как подлинно семейные отношения, как рождение детей, забота о ком-то, кроме себя… Ей были нужны только события. Вернее – События. Вот так, с большой буквы. Чтобы заслужить их, по ее мнению, следовало вести себя так, как не вел никто. Это касалось не только выбора грима, фасона платьев или манеры разговаривать с людьми. Это касалось прежде всего отношений между мужчиной и женщиной. Жить с мужем и изменять ему с любовником – о, это, безусловно, пошлый, пошлейший быт. А вот завести семью особенную, семью, состоящую из трех человек, в котором все друг друга любят, никто никого не ревнует, каждый принадлежит остальным – о, это вполне достойно человека жизни, личности достопримечательной и необыкновенной. «Было в ней сильное желание удивлять, – напишет позднее Берберова. – Удивлять, поражать, то есть в известной степени быть эксгибиционисткой: посмотрите на меня, какая я, ни на кого не похожая, особенная, удивительная…»

«Удивительность» («единственность Зинаиды Гиппиус» – в кругу ее знакомых бытовал такой термин) сия выразилась прежде всего в том, что навязчивой идеей Мережковского и Гиппиус стала идея «тройственного устройства мира» – так называемого царства третьего завета, которое должно прийти на смену христианству. Ну а «в миру» они пытались создать своего рода общину, в которой бы сочетались интимная связь ее членов и близость их мировоззрения.

Муж, жена – и некий третий… мужчина.

Такая община-коммуна была-таки создана: Мережковский – Гиппиус – Философов. И получила она название «тройственного союза». Образование триады или, как ее называли, «святой троицы» было явным вызовом обществу.

И в связи с этим довольно-таки тривиальным впоследствии явлением (во-первых, Брики и Маяковский, во-вторых, так называемая «шведская семья») возникает вот какой вопрос: Зинаида Николаевна клялась и божилась, что прожила с Мережковским пятьдесят два года без измен и разлук, называла их супружество «связанность наших жизней», но можно ли жизнь в этом тройственном союзе считать изменой? И вообще, были ли в ее жизни другие мужчины?

Придется начать сначала, вновь отсрочив интригующую встречу с Димой Философовым…

В начале 1890-х годов Зинаида Николаевна близко сдружилась с поэтом-символистом Николаем Минским. Тот любил ее страстно. А Гиппиус, по своим собственным жеманным признаниям, была лишь влюблена «в себя через него». Короче говоря, до плоти своей, сияющей и сверкающей, она его не допустила.

В 1895 году Зиночка познакомилась с Акимом Волынским (Флексером), известным критиком, идеологом журнала «Северный вестник». Вообще они знали друг друга давно: именно Волынский первым напечатал стихи Гиппиус, которые ни один журнал не хотел брать по причине того, что слишком уж било от них «электрическим» током. Итак, творческое знакомство перешло сначала в дружбу, затем в романтическую любовь. Именно романтическую! Больше всего в Акиме Львовиче Зинаиду привлекало то, что Волынский, как и она, отрицал плотские отношения. Как потом кокетливо призналась интеллектуалка Гиппиус, расстались они из-за «невозможного русского языка», которым Флексер писал свои критические статьи. На самом деле все было, конечно, куда сложнее.

Вот лишь несколько отрывков из писем Гиппиус Волынскому:

15 января 1894 года:

27 февраля 1895 года:

28 февраля 1895 года:

4 марта 1895 года:

15 октября 1895 года Гиппиус запишет в своем дневнике окончательный приговор:

Антиэстетичен – это уже полнейший криминал и смертельный приговор в устах Гиппиус: обжалованию не подлежит!