Пространство Готлиба - Дмитрий Липскеров

У нас с Бычковым было достаточно времени, чтобы разработать предстоящую операцию. Всю ночь мы не спали и обсуждали детали.

– Опиши мне его, – попросил я.

– Ему лет сорок пять, – вспоминал Бычков. – Могучего телосложения, хотя одежда скрывает мускулатуру полностью. Из этого я делаю вывод, что он особо тренирован и не исключено, что мужик – наш коллега.

Бычков открыл спортивную сумку, и я увидел в ней два пистолета-автомата, запасные рожки с патронами, несколько плоских гранат и тротиловый пластилин в прозрачном пакете.

– Не думаю, что нам это понадобится! – усмехнулся я.

– Ничего, ничего. Береженого Бог бережет!

– А как ты все же вычислил этого Эдерато?

– Случай, как всегда, помог. Мальчишка углядел у своего отца фоторобот и сказал, что видел ее входящей в дом почтальонши с мужиком, который все время ловит рыбу. Ну, а отец уже мне сообщил.

– А кто отец мальчишки?

– Опером в Шавыринском, – ответил Бычков. – Кстати, это фамилия такая – Эдерато. Зовут его обычно – Владимиром Викторовичем!

– Как?!! – обалдел я…

Почти до самого Санкт-Петербурга мне пришлось рассказывать Бычкову про вас, милая Анна, про Владимира Викторовича, гнусным образом преследующего слабую женщину, и только про руки я умолчал. Зачем про них рассказывать, когда они в земле!.. Таким образом в этом деле возникла и моя личная заинтересованность, а это совсем другой стимул!

– Мы расправимся с ним! – уверил я Бычкова. – Кем бы он ни был!

Весь следующий день мы провели в вашей квартире, готовясь к штурму дома Владимира Викторовича. Ключ, как вы и говорили, обнаружился под крыльцом. Мы десятки раз проверили оружие и обговорили план, по которому я ворвусь через окно, а Бычков должен выбить дверь.

Все-таки вы не выбросили мою фотографию. Она стоит на вашем письменном столе, и глянец моего лица чуть подернулся пылью. Это – я, а не американский астронавт Армстронг. Мы часто баловались в нашем учреждении компьютерным совмещением фотографий. Луна настоящая, а в скафандре – я. Мои глаза все это время смотрели на вас…

Я увидел на стене гитару работы вашего отца, Фридриха Веллера, подвешенную за кожаный ремень, и обнаружил на письменном столе пилку-ножик, которым вы вскрывали мои письма…

Моя Анна!..

К вечеру в доме появился местный опер, маленький человек с волосатой головой, который рассказал нам о ваших галлюцинациях, связанных с Владимиром Викторовичем.

– Видимо, не все так просто! – покачал головой опер. – Видимо, в словах Веллер была своя правда!..

– Совсем не просто, – подтвердил Бычков. – Дома?

– Дома. От пола отжимается. Я насчитал тысячу двести раз и ушел. А он все еще отжимался. Сильный, сука!

– Только ты смотри, – предупредил мой товарищ. – Никому!

– Я все понимаю, – тряхнул волосами опер.

– Дуй домой! – приказал Бычков.

– Как домой?!. – опешил волосатый.

– Давай-давай! Мы сами!..

– И не стыдно вам! – обиделся опер. – Как грязную работу – так полиция! А как что покрасивше, так спецназ!

– Не обижайся! У нас это личное дело! Мы просто не можем тебя взять!..

Опер сокрушенно покачал головой и ушел кормить своего бдительного мальчишку ужином, а мы с Бычковым расселись по разным углам и думали каждый о своем.

Вероятно, мой товарищ надеялся на благоприятный исход операции, представлял себе встречу с толстой Асей, как она бросится к нему на шею, освобожденная от тирании Эдерато, и будет целовать его лицо бесконечно, пока ее тело не нарадуется прикосновениями, пока глаза не насмотрятся на улыбку освободителя, а руки не устанут от объятий.

Я же лелеял думку о вас, милая Анна!.. Смею уверить вас, что исцеление вовсе не повлияло на мои чувства, на бесконечную любовь к будущему ребенку, нашей востроносенькой девочке с голубыми глазенками. Конечно же, по завершении операции я найду вас и санаторий, в котором вы скрываетесь от меня хитрым партизаном!

Бычков взглянул на часы и сказал – "пора!".

Я кивнул и еще раз осмотрел свою экипировку, чтобы нигде не звенело и ничто не натирало. Гранаты висели на левом боку, под курткой защитного цвета, а пистолет-автомат торчал прикладом из кобуры.

– Пошли?

– С Богом! – отозвался Бычков.

Было совершенно темно, когда мы вступили в весеннюю слякоть, утопая в оживающей пузырями жиже по самые щиколотки, и пошли друг за другом к дому Владимира Викторовича, он же таинственный Эдерато.

Уже в огороде, меж грядок, Бычков слегка приобнял меня, еще раз шепнул на ухо "с Богом" и, подтолкнув к светящемуся окну, бесшумно побежал к двери дома номер сто девять. Там проворно скатал шарик из тротилового пластилина, засунул его в замочную скважину и, вставив запал, поднял руку…

Я увидел его сидящим за столом в сумрачном свете слабой лампочки под зеленым абажуром. У него был коротко остриженный затылок и мощная шея. Он неотрывно смотрел на большую бутыль, стоящую в углу, и покачивался из стороны в сторону, как будто медитировал.

В правой руке я удерживал пистолет-автомат, а левой сжимал березовое полено, чтобы выбить по команде оконную раму.

И тут он обернулся. Словно какое-то неосознанное звериное чутье заставило его мускулистую шею заворочаться, и он взглянул в окно из-под узкого лба, встретясь со мною черными, слегка раскосыми глазами.

Господи, – покачнулся я. – Это же… это же Поддонный! Прохор Поддонный, автор Метрической системы, которого мы с Бычковым уже когда-то брали и который в недавнем времени скончался в тюрьме! Господи!.. Да что же это за чертовщина такая!..

Поддонный приподнял верхнюю губу, обнажая мелкие белые зубки, вскочил со стула, метнулся в сторону, попутно разбив лампочку, и дом погрузился в пучину темноты.

– Это Эль Калем! – завопил Hiprotomus. – Это он! Я его узнал! Это из-за него казнили мою мать. А-а-а!!!

– Заткнитесь! – прорычал я. – Сейчас не до вас!

Бычков махнул рукой, и я обрушил полено на оконную раму. В ту же секунду грохнул взрывом тротиловый пластилин, и мы ворвались в дом.

– Ложись! – заорал я и принялся поливать очередями автомата по углам. Врезалась в щеки штукатурка, отбиваемая крупнокалиберными пулями, звенело стекло, что-то рухнуло, затем пуля угодила в зеркало, и осколок резанул меня по шее, враз сделав плечо горячим от крови.

– Сука! – заорал я в приступе бешенства и жал на курок отчаянно, пока рожок не выплюнул последний кусок свинца и затвор не заело намертво.

– Его здесь нет! – услышал я голос Бычкова. – Зажигаю фонарь!..

Тут же мощный луч света зашарил по комнате, освещая разрушенное пространство.