Король на именинах - Сергей Зверев

И оба изо всех сил дернули Квазимодо за руки, кинули его головой на рифленое железо контейнера. Гулкий удар, и Квазимодо потерял сознание. Его раз восемь поднимали и били головой о ребристый металл. На ржавчине, на остатках сурика, которым когда-то давно был выкрашен контейнер, темнела кровь, клочья волос. Кровь загустевала и тяжелыми каплями ползла по шершавому металлу.

– Ну? – спросил Артист, даже не наклоняясь к лежащему на земле парню.

Вадик и Спортсмен тяжело дышали, они даже вспотели.

– Глянь, сдох?

Вадик перевернул Квазимодо на спину. Лицо было обезображено, расквашено.

– Да его череп кувалдой не пробьешь, – сказал Спортсмен уж слишком бодрым голосом и тут же осекся, не зная, что именно хотелось бы услышать Артисту.

У Квазимодо мелко дрожали пальцы рук.

– Отходит как-то тихо, словно в рай, – сказал Вадик. – Может, помочь? – Он посмотрел на Артиста.

– Еще пару раз башкой о стену.

Как босс сказал, так бандиты и сделали. После следующего удара Квазимодо уже не дышал, и сердце у него не билось. Артист развернулся, посмотрел на небо. Белый след пролетевшего самолета, которым любовался Квазимодо, понемногу таял. И Артист подумал, что, пока неспешной походкой дойдет до офиса и с крыльца глянет в небо, белой полосы уже не будет, она растворится в воздухе, исчезнет, как Квазимодо.

Вадик догнал Артиста:

– А делать с ним чего?

– Ничего, пока в рефрижератор спрятать, чтобы смердеть не начал. Только заверни хорошенько, чтобы не нашел никто. А потом похороним, как положено.

Артист принялся насвистывать и уже не оглядывался.

«Сделал дело. На его место десять желающих найдется. Молодежь подрастает, работу ищет. Бабки у меня хоть и небольшие, но зато, как в советские времена, стабильно, каждый месяц „пехотинец“ получает штуку на лапу».

Вадик, упаковывая тело Квазимодо в большой кусок черного шуршащего целлофана, думал над происшедшим, хотя думать особо не любил.

«Вот так, пришел парень на работу с улыбкой на лице, и свои же его порешили. Не менты, не ОМОН, а я собственными руками, вот этими самыми», – Вадик посмотрел на свои ладони, крови на них не было.

– Что, болят? – поинтересовался Спортсмен, который помогал Вадику.

– Слушай, тебе его не жаль, Спортсмен?

– Квазимодо? – Спортсмен выкатил нижнюю губу. – А че его жалеть, он мне брат родной? Че я его жалеть должен? Он же меня не жалел, сдать ментам хотел.

– А ты откуда знаешь?

– Ну, так ты же говорил и Артист.

– Правильно, Спортсмен. Сиди здесь, а я машину подгоню, мы его в багажник и в морозилку.

– Туда ему и дорога. Как свинью. Я бы его даже за челюсть подвесил.

– Почему за челюсть?

– А чтоб не сорвался. И шмотки с него все до единой стянул бы.

– Злой ты, Спортсмен, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Вадик. – Сердца у тебя нет.

– Как это нет? Очень даже хорошее сердце у меня. Он же всех нас сдать хотел.

Вадик взял первую попавшуюся машину. Естественно, не на джипе же Артиста труп возить! Вместе со Спортсменом закинули тело убитого в багажник, подвезли к рефрижератору. Спортсмен сбегал за ключами, открыл ворота, они затащили труп Квазимодо в холодильник, к самой дальней стене. Положили на пол и, ежась, выскочили на улицу.

– Там ему и место, – сказал Спортсмен, растирая ладонями изуродованные борьбой уши. – Как туша задубелая через час станет.

Вадик не ответил, а только кивнул.

– Ты, Спортсмен, лишнего не мети, волну не гони.

– Так я что, понимаю.

– Артиста злить не стоит.

От этих слов Спортсмена передернуло.

Как ни странно, но от всего, что утворил, Артисту легче не стало. Единственное, что было хорошего за сегодняшний день, так это приезд Акулова с заманчивым предложением отгрохать стеклянный автосалон всем на зависть. Но Артисту казалось, что это было уже давно, не сегодня и не вчера, может, неделю, а может, две тому назад. Обычно Пашка-Крематорий звонил ему по нескольку раз на день, а сейчас от Пашки не было ни слуху ни духу, словно и нет его, будто он не в Москве, а если в городе, то либо в Бутырке, либо в Матросской тишине, откуда позвонить не всегда получается даже у вора в законе.

Дойдя пешком со сцепленными за спиной руками до крыльца, Артем вспомнил и запрокинул голову в небо. След улетевшего самолета не растворился, а порозовел, стал как молоко с кровью.

Артисту хотелось, чтобы позвонил Пашка, чтобы позвал куда-нибудь, где можно сидеть и разговаривать.

«Позвонит. Куда он без меня денется? Кто за него всю грязную работу делать станет? Кому он больше всего доверяет, конечно же, мне. Хоть он и говорит, что хватит трупов, но ведь Квазимодо мой человек, а не его, и я что хочу, то и делаю».

На улице было душно. Гроза не начиналась, хотя небо над Москвой было затянуто низкими тучами, тяжелыми, полными воды. Но, как водится, тучи висели, давили на жителей, а дождь не начинался. Асфальт был пыльный.

Одна створка двери бара «Лондон» была раскрыта, чтобы хоть немного сквозило, и в помещение попадал свежий воздух. Карл сидел в углу у двери. Серый плащ и зонт с костяной ручкой висели у законного за спиной. Он неторопливо ел. Возле тарелок лежали мобильник, зажигалка и портсигар, старинный, серебряный, с монограммой.

Лицо Карла было невеселое. Он в последние дни, проведенные без отдыха, выглядел измученным: глаза запали, щеки ввалились. Хотя законный и был аккуратно выбрит, но лоск пропал.

Бармен убрал опустевшую тарелку, взглядом спросил:

«Еще?»

– Не суетись.

Карл был неприхотлив в быту. К еде относился без фанатизма, мог утолить голод простым черным хлебом, макая его в подсолнечное масло с мелко нарезанным луком. Он поглядывал на часы, на открытую дверь. Две верхние пуговицы белой шелковой рубашки были расстегнуты, на залысинах поблескивали мелкие капли пота.

Один блатной сидел в баре у стойки, второй на улице, у двери. Нет, они не ходили за Карлом, чтобы охранять его, просто в любой момент мог понадобиться человек. Еще два столика в баре «Лондон» были заняты молодежью.

Бармен с нетерпением ждал, когда начнется дождь. Ведь дождь на улице – клиенты в баре, а если дождь долгий и холодный, клиент, как правило, будет пить, пока дождь или деньги в кошельке не кончатся. Одно из двух может заставить клиента покинуть бар и вернуться домой. Но дождь, обещанный синоптиками, никак не начинался. Не будь здесь Карла, он включил бы музыку погромче, но от натренированного взгляда бармена не скрылось, что Карл нервничает. В чем именно это выражается, он бы и сам не мог сказать. Спокойный взгляд, четкие, выверенные движения.