Клятва француза - Фиона Макинтош

– Спасибо за уникальную возможность пойти с вами в горы, – небрежно заметил он, стараясь не переигрывать.

Фон Шлейгель не сводил с Люка пристального взгляда. Бывший гестаповец постарел, бравая военная выправка исчезла, плечи поникли, кожа покрылась морщинами, наметилось внушительное брюшко. Люк представил себе, как от резкого удара под дых мерзавец согнется напополам и…

– … правда?

Люк так замечтался, что пропустил вопрос своего спутника.

– Ох, простите! – воскликнул он и демонстративно сдвинул с ушей края вязаной шапочки, стараясь не показать золотистых волос. – Ничего не слышу!

Маленькие глазки фон Шлейгеля прятались за стеклами очков.

– Я спрашиваю, как вы будете заметки писать на ходу? – повторил он вкрадчивым голосом, который долгие годы преследовал Люка в кошмарах.

– Не беспокойтесь, у меня прекрасная память, – заявил Люк, постукивая пальцем по виску.

Фон Шлейгель иронически вздернул бровь и с глухим смешком заметил:

– Надеюсь, слух вас больше не подведет.

С таким же гнусным смешком фон Шлейгель когда-то заставлял Люка сделать выбор: убить Вольфа Дресслера или оставить старика в живых, обрекая его на бесчеловечные пытки в гестаповских застенках. Люк нажал на спусковой крючок… но пистолет был не заряжен. Как оказалось, фон Шлейгель и его нацистские дружки решили таким образом развлечься.

Люк с трудом отогнал тягостные воспоминания.

– Еще раз предупреждаю, подъем не из легких, – напомнил фон Шлейгель.

– Ничего страшного, если я устану, то ни в коем случае не намерен вас задерживать, – ответил Люк. – Ну что, в путь? – Он вежливо пропустил фон Шлейгеля вперед и пошел бок о бок со своим врагом. – Так вот, в статье я намерен раскрыть вашу истинную натуру.

Фон Шлейгель ошарашенно уставился на собеседника.

Люк, будто не обратив внимания, безмятежно продолжил:

– Видите ли, все знают Фредерика Сегаля – владельца кафе, но мне хотелось показать нашим читателям всю многогранность вашей личности.

– А, понятно, – протянул фон Шлейгель. – Кстати, местные жители зовут меня Эрик.

– Да, я обязательно возьму это на заметку, – сказал Люк. – И вы ходите в горы каждый день?

– Нет, но я каждый день занимаюсь физическими упражнениями. Это помогает мне оставаться в форме. Я очень люблю прогулки на свежем воздухе, особенно зимой. В одиночестве лучше думается.

– А ваши близкие разделяют ваш интерес?

– Что вы, мсье Кусто! – фыркнул фон Шлейгель. – Моя жена и дочери не понимают, ради чего я ухожу в горы.

– Прошу вас, зовите меня Лоран, – попросил Люк, нарочно назвавшись этим именем в четь погибшего друга, пчеловода Лорана Мартина, и начал расспрашивать фон Шлейгеля об истории кафе, о дочерях и о семейной жизни.

– У вас дети есть, Лоран?

– Да, двое, – кивнул Люк, вспомнив, как Лизетта говорила, что самое лучшее прикрытие разведчика – правда. – Дочь и сын. – Он вздохнул и добавил: – Сын недавно погиб.

Фон Шлейгель от неожиданности остановился и с искренним сочувствием взглянул на своего спутника.

– Ох, простите, я не хотел…

– Ничего, – отмахнулся Люк и пожал плечами. – Несчастный случай, ничьей вины в этом нет.

– Все-таки это ужасно, когда родители переживают детей. Я вам очень сочувствую, – заявил… фон Шлейгель?

– Сочувствуете? – презрительно переспросил Люк и запоздало сообразил, что так говорить не стоило.

– Конечно, – недоуменно кивнул его спутник.

– Извините меня, пожалуйста, – попытался выкрутиться Люк. – Мне до сих пор тяжело принимать соболезнования.

– Ах, я вас прекрасно понимаю! Как отец отцу признаюсь, я обожаю своих девочек. Такая радость – видеть, как они растут и расцветают…

Люк хмуро кивнул, ненавидя себя за то, что собирается лишить их отца, пусть даже фон Шлейгель и был гнусным мерзавцем.

– Сколько лет вашей старшей дочери? – спросил он.

– Ей вот-вот исполнится двадцать, она мечтает стать полноправной хозяйкой кафе, а родителей поскорее отправить в дом престарелых, – пошутил фон Шлейгель.

«А ты, подлец, отправил в крематорий мою милую Ракель, которая была чуть старше твоей дочери!» – негодующе подумал Люк и едва не задохнулся от ярости.

– Чем вы занимались в войну, Эрик? – поинтересовался он.

– Старался выжить, как и все французы, – уклончиво ответил фон Шлейгель.

– Вас отправляли на принудительные работы в Германию?

– Какое это имеет значение? – раздраженно спросил бывший гестаповец.

– Понимаете, мне нужно дать вам всестороннюю оценку, а воспоминания о военном времени интересуют многих наших читателей.

– Да, я работал на химическом заводе в Германии, на производстве нейлона. У меня все руки сожжены кислотой, – заученно произнес фон Шлейгель.

– А когда вы приехали на юг?

– Мсье Лоран, я коренной южанин, – возразил он. – Прислушайтесь повнимательнее, у меня очень заметный провансальский акцент. Кстати, об акцентах… Сами вы откуда родом?

Фон Шлейгель, притворяясь Фредериком Сегалем, произносил слова протяжно, с характерным местным выговором, но Люк не понаслышке знал мелодичную, певучую манеру южан, которая приобретается с самого рождения. Акцент самого Люка был почти незаметен, благодаря влиянию северофранцузского произношения Лизетты, гэльских интонаций, а также английской и австралийской манеры разговора.

– Ох, я перелетная птица, – вздохнул Люк. – Родился в Лионе, жил в Лилле, Дюнкерке, Страсбурге, а потом в Париже.

– У вашего отца, вероятно, была необычная профессия?

– Он преподавал в университете, мы часто переезжали, – сдержанно ответил Люк, не желая распространяться о себе.

Они приближались к вершине холма. На западе небо посветлело, занималась заря. Фон Шлейгель остановился и присел на валун.

– Я здесь каждый раз задерживаюсь, – пояснил он с улыбкой, но в выражении его лица не было ни малейшего тепла. Маленькие поросячьи глазки поблескивали за толстыми линзами очков. – Отсюда открывается великолепный вид.

Высокие деревья обрамляли изумрудно-зеленую прозрачную заводь, куда с ревом низвергался сверкающий поток воды с вершины. Люк залюбовался живописным видом и подумал, что теперь, с наступлением утра, фон Шлейгель наверняка узнает своего спутника. Разумеется, за прошедшие двадцать лет Люк изменился, но профессиональную память бывшего гестаповца трудно обмануть.

– Вы здесь погружаетесь в созерцание? – спросил Люк, не оборачиваясь.

– Да, конечно.

– И исповедуетесь?

Фон Шлейгель расхохотался.