Дочки-матери. 3-й лишний? - Каролин Эльячефф

Отказ от восхищения

Когда «власть» (к слову, абсолютно относительная) переходит в руки дочери, добавляется еще одно испытание: дочь (снисходительно, с восхищением или ужасом) должна будет наблюдать, как физически дряхлеет материнское тело и, может быть, даже как мать впадает в старческий маразм. Если и мать, и дочь доживают до этой поры, дочери крайне редко удается избежать этого печального опыта, и зачастую ей приходится наблюдать, как прямо на глазах стареет и деградирует ее мать. Такой переход к состоянию дряхлости вызывает, хотят ли они обе того или нет, ощущение реальной утраты и скорбь по тем отношениям, которые связывали их ранее.

«Я досконально знала ее тело, знала, что когда вырасту, я стану ею», – пишет Анни Эрно о своей матери в романе «Женщина». Все дочери рассматривают материнское тело, так как в нем, словно на карте, записано будущее развитие их собственных тел. Иногда чувство стыда, которое они испытывают, бывает двояким, потому что тело матери, каким бы оно ни было любимым или даже боготворимым в детстве, всегда остается сакральным, но при этом со временем оно может стать не менее отталкивающим. «Когда я увидела половые органы моей матери, я была потрясена», – признается Симона де Бовуар в романе «Очень легкая смерть». Женщины, которые вынуждены заботиться о своей стареющей и дряхлеющей матери, иногда сталкиваются с тем, что испытывают отвращение к ее телу, хотя совершенно не обязательно в той же самой степени, в какой они восхищались им в детстве.

Признаки старения, которые не трогают у других престарелых людей, кажутся невыносимыми у собственной матери, по крайней мере, если дочь вообще их замечает, а не пытается закрывать на них глаза как Колетт Феллу в повести «Роза Галлика», посвященной последним годам жизни ее матери в Доме для престарелых: «Ужас разложения исходил от их дефомированных членов, от их тусклых волос, от искривленных и липких пальцев, шелестящих или скрипучих голосов. Особенно разителен был контраст с моей матерью. Все это убожество не коснулось ее ни в малейшей степени. Я навсегда запомнила исходивший от нее аромат розовой воды или этих устаревших духов – смесь ванили, мускуса и гелиотропа, что так нравились дамам в тридцатые годы». Как действительно молча и безропотно вынести нечистоплотность, дурной запах, бесстыдство и даже эксгибиционизм, покорность в своей зависимости или даже озлобление?

Психическое старение наблюдать еще более тяжело: провалы в памяти, глухота, сто раз повторяемые одни и те же вопросы, так и остающиеся без ответов, забывание других людей, путаница в датах, а иногда вдруг поражающая ясность ума и неожиданно четкие воспоминания.

В фильме «Три цвета: Синий» (1993) Кшиштофа Кисловского главная героиня, которую сыграла Жюльетт Бинош, должна не только пережить смерть мужа и пятилетней дочери, погибших в автомобильной катастрофе, но и болезнь Алцгеймера, которой страдает мать, не узнающая больше своей дочери: «Это я, Жюли. – А! Жюли, подойди ко мне поближе. Мне сказали, что ты умерла, но ты хорошо выглядишь, такая молоденькая, совсем молоденькая, ты всегда была самой молодой, но теперь тебе тридцать лет. – Мама, я – не твоя сестра, а твоя дочь, мне тридцать три года. – Да, да. Я знаю, знаю. Я все прекрасно помню, я ничего не забыла. Ты хочешь мне что-то рассказать о твоем муже и доме, или, может, о себе самой? – Мама, мой муж и моя дочь погибли, у меня больше нет дома. – Ах, да, мне говорили. – До этой трагедии я была совершенно счастлива. Я очень любила их, а они любили меня, мама, ты меня слушаешь?»

Менее драматично, но так же нелегко дочь воспринимает мать, которая, по описанию Франсуазы Дольто, являет собой экстремальную картину регрессирующей старости, нуждающейся в неустанной опеке, так как человек страшится любых проявлений жизни, любого движения и любых эмоций, «будто такая жизнь означает только приближение конца». В таком состоянии мать все «драматизирует и предрекает несчастья самой себе и всем близким и стремится стать их главной заботой.

Стать матерью для своей матери

«Я не хотела, чтобы она вновь стала маленькой девочкой, она просто не имела на это «права», – вспоминает А.Эрно в романе «Женщина», посвященном ее матери, а в повести «Роза Галлика» К.Феллу, дочь, напротив, со смирением принимает деградацию матери в старости: «Она была моим двойником, моим постаревшим двойником, изношенным, изнуренным и невинным. Она также была моим ребенком. Я пыталась ее защитить». Словно эхом, на это чувство дочери позже откликнется мать: «Ты ведь и вправду моя мама, не так ли? – Каждому приходит свой черед».

Случается, что дочь с самого раннего детства выполняет материнскую функцию для своей матери: мы видели, до каких патологических форм могут дойти проявления некоторых «неполноценных матерей». Это может произойти гораздо позже, когда старая мать будет не в состоянии контролировать и заботиться о себе. Так, в романе «Баллада и Источник» Мэзи, покинутая в раннем детстве своей матерью, вновь встречается с ней в подростковом возрасте и находит ее в жалком состоянии. Мэзи вынуждена ухаживать за нею, прежде чем поместить в специализированное заведение из-за ее помешательства. «Это могло бы показаться забавным – раздевать собственную мать. До чего же она была немощная! С выпирающими тазовыми косточками и тощими, почти лишенными плоти бедрами. Жалкое зрелище. А ведь она была так хорошо сложена. Я расчесывала ее волосы. Когда-то они были густые, черные и такие длинные, что спускались ниже спины. Она очень гордилась ими. Теперь они стали серыми, редкими и ломкими, совсем безжизненными, как будто их уже несколько недель не касалась щетка для волос. Да и шея не отличалась чистотой». Более естественно, когда материнская старость (в том числе необратимые изменения и беспомощность, как и невозможность прежних отношений) заставляет взрослую дочь внутренне перестроиться. Но так трудно подготовиться к этому заранее (к слову, возможно ли это вообще?), хотя, конечно, дочь прекрасно знает, что однажды, как говорится, это «свалится ей на голову», постольку в ее сознании закреплено, что все заботы о родителях, а именно о матери, всегда ложатся на плечи дочери.

Элен Сиксу, молодая мать, которая своего сына с синдромом Дауна оставила на попечение матери («День, когда меня там не было») по-моему отмечает признаки ее старения: «Я уверила себя в том, что в нашей семье все женщины, когда стареют, обретают черты даунизма. Это придает им какую-то миловидность и это все больше заботит меня. Каждое лето, когда я навещаю мою мать, то замечаю, что она мало-помалу обретает это странное благодушие, которое так хорошо мне известно. Она становится все более и более отстраненной и иногда так и застывает в этом состоянии – как будто только проснулась, часов в десять утра скользит по мне невидящим взглядом немного сощуренных глаз. У меня мурашки бегут по спине, когда она смотрит сквозь меня, будто не видит. Во мне все напрягается, я чуть не скрежещу зубами, я плююсь, угрожаю, я почти кричу охрипшим голосом: «Мама, очнись!»

Когда мать стареет и становится пожилой женщиной, беспомощной, как младенец, это переворачивает поколенческие позиции и полностью разрушает их с дочерью привычные отношения, так как теперь мать полностью зависит от дочери, которой зачастую трудно вынести такие перемены. Этот опыт в прямом смысле потрясает. Да, совсем непросто видеть, как стареет твоя мать, особенно, когда она, как говорят, «некрасиво стареет» и вместо того, чтобы обрести безмятежность, лишь проявляет все свои недостатки в усиленной форме, и материнское старение не приносит изменений в отношения с дочерью. Иногда мать доходит до того, что старается не уступать ни в чем. Когда речь идет о трауре по ушедшим отношениям, а не об их разрыве, обе стороны обязательно должны идти на уступки. По крайней мере, матери должны принять эту неизбежность прежде, чем их тела ослабеют.