Княгиня Ольга. Зимний престол - Елизавета Дворецкая

– Я созвала вас, мужи русские, полянские и черниговские, дабы радостную весть вам объявить, – сказала она, когда чаши за богов и предков обошли столы. – Держали мы совет с родичами моими и боярами и порешили: как вернется из полюдья муж мой Ингвар, созовем мы всех вас снова и на Святой горе, перед взорами богов и дедов наших, возложим на зятя моего, Эрленда-Грозничара, Чернигостева сына, Тростенева внука, достоинство малого князя черниговского.

К сводам гридницы взмыл изумленный гул. Не меньше других удивился сам Грозничар: не думая сдаваться окончательно, он все же предпочел отложить свои притязания до тех пор, пока позабудется его поражение в поединке.

А кое-кто и отметил, что Эльга перед всеми назвала Ингвара своим мужем – будто нет никакой болгарыни.

– И условия положим такие: быть Грозничару с нами, князьями киевскими, во всем заедино, мир и войну объявлять по совету, на рать выступать единым строем, совещания творить с князьями иноземными, каганом и цесарем общие. По дань русским князьям на левый берег не ходить, а дары в Чернигове получать.

– Из любви к вам мы так положили, – добавил Мистина, глядя на Грозничара так, будто не охаживал его кулаками в нерассуждающей ярости под этой самой кровлей какую-то неделю назад и тот не смотрел на него сейчас изумленным взглядом полузаплывшего глаза, окруженного желто-лиловым огромным синяком. – В поход на греков мы ходили вместе, добычу и честь одну на всех привезли. Разойдись мы сейчас – не по правде вышло бы, нам бы одним все плоды общей победы достались. Мы того не допустим. На другое лето сотворим мир – и вы, князья черниговские, все те же выгоды и прибыли получите, что и князья русские. И кто тогда нас одолеет?

Он улыбнулся, положив руки на свой печенежский пояс. Гридница содрогалась от криков радости, что такое сложное дело разрешилось миром, Грозничар выбрался из-за стола и полез обнимать Мистину, Асмунда и даже Свенельда. Эльга радостно улыбалась. Свенельд и Мистина убедили ее, что сейчас именно так и надо поступить: внезапно получив в дар то, чего не сумел вырвать силой, Грозничар снова займет место преданного родича. А для Киева мало что изменится: у них и так под рукой с десяток малых князей. Чем больше у киевского князя подданных княжеского достоинства, тем весомее его собственные притязания на звание кагана или цесаря. Нынешнее поколение едва ли это увидит, но надо ведь и вперед смотреть…

А еще через день, отдохнув после пира, старый воевода Свенельд собрался ехать к себе, в Деревскую землю. Его городец на гранитых кручах над Ужом был достроен, настала пора его обживать, и поэтому Владива с дочерью уезжала с ним. Ута плакала, расставаясь со своей главной помощницей по дому, Владива плакала, ревели все девчонки, расставаясь с Валкой, и даже она сама – ей сравнялось девять лет, но ростом и видом она не уступала иным двенадцатилетним – тоже ревела таким низким голосом, что это было почти смешно.

Оба воеводы, старый и молодой, стояли у крыльца своей гридницы, ожидая, пока Свенельду подадут коня. Посматривали на баб и посмеивались, пользуясь передышкой между вчерашними заботами, благополучно разрешенными, и еще неведомыми завтрашними. А те себя ждать не заставят…

– Ну, бывай здоров! – Увидев отрока с конем, Свенельд хлопнул Мистину по плечу концом свернутой плети, а потом протянул ему: – Вот тебе, держи.

– Что это, батя? – не понял Мистина. – Зачем?

– Дарю! – Свенельд вложил рукоять, которая когда-то была втулкой копейного наконечника, ему в ладонь. – Не зря она когда-то по твоей спине прогулялась – уму-разуму научила, вижу. Вот и не забывай.

Мистина понял его и улыбнулся: от этой улыбки его лицо осветилось и стало красивым, будто светлый месяц на небе. Было в ней и напоминание, и лукавство, и гордость собой.

– Будь здоров, батя! – сунув плеть за пояс, он обнял Свенельда.

Обнявшись, на миг они замерли, будто тот Ясень, что держит на себе мир, потом разошлись. Легко, как молодой, Свенельд вскочил в седло и поехал из ворот. Мистина смотрел ему в след, похлопывая звенящей плетью по ноге, как тысячи раз у него на глазах делал отец…

* * *

Обыкновенно князь киевский объезжал с полюдьем и ради сбора дани только Олегову часть своей державы: земли полян, древлян и саварян. В свои родовые владения на Ильмень-озеро и Волхов Ингвар не ездил: там правила его мать, королева Сванхейд, и два его младших родных брата. Тородд в этот раз прибыл вместе с ним после греческого похода, Хакон ждал дома. Сванхейд с сыновьями собирала дань с волости, подчиненной Хольмгарду усилиями трех предыдущих поколений, и отсылала две трети ее в Киев. Треть она оставляла на содержание собственного дома и дружины, а к тому же вела обширную торговлю с заморьем и внутри своих владений. Хозяйка Хольмгарда была самой богатой женщиной в своей части света, и дела при ней шли ничуть не хуже, чем при жизни Ульва конунга.

О своем приезде Ингвар предупредил заранее – послал гонцов всем своим родичам северных краев, и в Хольмгард, и даже в Плесков с просьбой к концу месяца сечена собраться у Сванхейд. В просьбе не отказали даже плесковские князья, не склонные покидать своих чуров. Приехал и сам Воислав, и его младший сын Судимир с женой Альдис – младшей дочерью Сванхейд, и воевода Торлейв с племянником Олейвом – последним из сыновей Вальгарда, что еще оставался в родовом гнезде.

Когда княжеская дружина – половина большой – добралась до Хольмгарда, размещать людей пришлось по окрестным селам. Сам Хольмгард был городцом не из малых, если считать посад за валом, но все пригодные для жилья строения уже были забиты гостями и их челядью. Съехались трое князей из волостей по берегам Ильменя: Своигость из Житобужа на Маяте, Унегость из Словенска, Житинег из Будогоща – и его сын Витята с женой Вояной, сводной сестрой Эльги по матери. Из Люботеша приехал боярин Родомысл с родичами, надеясь в рядах Ингваровой дружины увидеть Селимира: оказалось, что князь Любогость умер еще прошлой весной, больше года назад, и в Люботеше правил Родомысл, его шурин, дожидаясь возвращения законного наследника из заморских походов. Съехались знатные варяги из окрестностей Хольмгарда. Старый Ветурлиди, брат покойного Ульва, сам был уже плох и время проводил по большей части лежа, однако прибыл в санях, надеясь встретить своих сыновей, Фасти и Сиграда.

Через гонцов дошла весть, что Ингвар приедет с женой, и все родичи Эльги обрадовались, надеясь ее повидать. Сестры не видели ее уже больше пяти лет, всем хотелось посмотреть на нее в замужестве, раз уж выдался такой случай. А королеве Сванхейд особенно было любопытно взглянуть на невестку, принесшую сыну в приданое Олегову державу. О таком они с мужем даже не думали, когда замышляли этот брак и посылали в подарок несозревшей девочке греческое ожерелье из жемчужин и смарагдов.

Когда в назначенный день на льду озера показался обоз, сама Сванхейд с родичами вышла на площадку перед воротами. С одной стороны от нее стояли ее дочь Альдис, невестка Берислава, родичи-варяги. Деверь хозяйки, Ветурлиди, сидел на скамеечке: ноги почти не держали грузное тело. По другую руку королевы расположилась знать словен и кривичей – Воислав плесковский и прочие князья и бояре. Всем хотелось увидеть, как властелин всего Пути Серебра, впервые соединивший в одних руках наследие северных конунгов и Олега Вещего, вступит в свое родовое владение. Ведь со дня смерти Ульва господином Хольмгарда стал Ингвар, хотя жившие под властью Сванхейд почти об этом не думали, а он не вмешивался в дела матери.