История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Юрий Рябинин

В советской печати тогда широко развернулась агитация за кремацию. Многие большие люди призывали сограждан поддержать своим доброхотным участием прогрессивную идею власти. Так председатель ЦИК СССР М. И. Калинин отечески советовал всем трудящемся отправляться в печь. Такое мнение всесоюзный староста подкреплял обещанием самому последовать в свое время туда же: «Ко мне обратились с просьбой дать свой отзыв о значении кремации. Могу сказать лишь одно: мое желание — после смерти быть сожженным», — говорил он в интервью журналу «Коммунальное хозяйство». Не оставались в стороне от агитационной кампании и инженеры человеческих душ — писатели. Кому же как не им — художникам слова, рупорам эпохи — убеждать массы поддерживать политику пролетарского правительства! Так А. С. Серафимович красочно взывал: «Чудовищно отнимать у живых радость, здоровье, их жизнь по кусочкам громадными пространствами гниющей, дымящейся тлением земли. Вместо этой зараженной земли надо всюду развести трепещущую жизнью, радостью, молодой свежестью зелень. Когда я умру, я должен быть обязательно сожжен». Обратим внимание, что ни Калинин, ни Серафимович сожжены не были: оба преданы земле, как теперь говорят, «гробом» — один у Кремлевской стены, другой на Новодевичьем.

Предварительное испытание действия московского крематория было произведено 29 декабря 1926 года. Об этом с натуралистическими подробностями рассказывал тот же журнал «Коммунальное хозяйство»: «Было сожжено два трупа женского пола в сосновых гробах. Чистый вес первого сожженного трупа равен 50,4 кг, второго — 38,35 кг. Процесс сожжения, считая с момента ввода гроба в печь до момента выемки металлического сосуда с пеплом, продолжался для первого трупа 1 ч. 30 м., для второго — 1 ч. 40 м. Остатки горения трупа (пепел) представляют собой небольшой величины белые пористые части костей, легко рассыпаемые при легком трении их между пальцами рук. Белый цвет остатков костей указывает на то, что сожжение было произведено в струе раскаленного чистого воздуха с одной стороны и при полном сгорании — с другой. В общем можно сказать, что пепел был высокого качества и представлял собою на вид приятную массу. Вес пепла для первого трупа получился равным 1,9 кг = 3,8 % от веса трупа. Для второго трупа он оказался равным 1,8 кг = 4,7 % от веса трупа. Топливом для кремационной печи служил кокс из угля донецкого происхождения». Заметим, что труп сжигается в крематории не собственно на угле, а в струе раскаленного воздуха, подаваемого из печи, где горит топливо, в особую камеру с установленным там гробом с покойным. И еще любопытно! — система кремации была устроена таким образом, что горячий воздух, вырабатываемый печью, одновременно обогревал немалое внутреннее пространство крематория: видимо, проходил по каким-то воздуховодам, отдающим тепло в помещения, наподобие китайского кана.

Массовая же кремация москвичей началась почти через год после испытательного сожжения. Аккурат на десятую годовщину Великого Октября крематорий заработал на полную мощность. Газета «Вечерняя Москва» в те дни писала: «В Москве состоялось первое собрание учрежденного Общества распространения идей кремации в РСФСР. Общество объединяет всех сочувствующих этой идее. Годовой членский взнос составляет 50 копеек… Общее собрание решило организовать рабочие экскурсии в крематорий в целях популяризации идей кремации и привлечения новых членов…» И продолжалась здесь такая языческо-атеистическая утилизация членов общества кремации и сочувствующих этой идее до 1973 года. Это была запоминающаяся, прямо-таки бухенвальдская картина: из мрачной квадратной башни, господствующей над местностью, отовсюду хорошо заметной, день и ночь поднимался черный дым. Жильцы в соседних домах обычно не развешивали на балконах белье, — ветер мог принести на него сажи.

Многие годы трамвайная остановка, что на юго-западном углу Нового Донского кладбища, так и называлась «Крематорий». Автор очерка еще застал в первой половине 1970-х забавное по-своему объявление водителя в 39-м трамвае: «Остановка — «Университет Дружбы народов». Бывшая — «Крематорий».

В годы работы Донского крематория через него прошли десятки тысяч трупов. Одних только солдат Великой Отечественной, умерших в московских госпиталях, здесь было кремировано и похоронено в братской могиле пятнадцать с лишним тысяч человек. Все погребенные в Кремлевской стене до 1973 года были преданы огню здесь же. В период репрессий с Лубянки, из Лефортова, из других мест сюда грузовиками свозили трупы казненных или замученных. И сейчас на территории нового Донского кладбища погребен прах В. К. Блюхера, А. И. Егорова, М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, И. Э. Якира, А. В. Косарева, С. В. Косиора, А. М. Крас-нощекова, П. П. Постышева, М. Н. Рютина, А. И. Угарова, Н. А. Угланова, В. Я. Чубаря, Павла Васильева, Сергея Клычкова, Михаила Кольцова, Всеволода Мейерхольда и многих других.

Здесь же был сожжен и предан земле известный деятель белого движения генерал Евгений Карлович Миллер (1867–1937). Во время гражданской войны Колчак назначил его главнокомандующим войсками Северной области, а затем и «Главным начальником края», в сущности, — диктатором. Столицей Миллера в 1919 году был Архангельск, в начале 1920-го — Мурманск. В Мурманске белые продержались до седьмого марта. В 1930-е годы Миллер возглавлял в эмиграции Русский Общевоинский Союз — организацию, ставившую целью свержение большевистской власти в России. НКВД провел тогда лихую операцию: Миллер был схвачен прямо на парижской улице, контрабандно вывезен из Франции и доставлен в Москву — в самую Лубянку. Рассказывают, что в Лубянке, в ожидании казни, Миллер попросил, чтобы ему дали Евангелие. Но чрезмерно взыскательному аристократу, привыкшему жить в комфорте, было отказано в его просьбе, — возможно, во всем НКВД не нашлось Евангелия, но, скорее всего, чекисты не сумели и не захотели понять, что это за блажь такая генеральская? — читать всякие антинаучные, бессмысленные книжки. Здесь не Париж.

В глубине кладбища, на перекрестке двух дорожек, стоит обелиск в память о жертвах репрессий, а вокруг него в землю воткнуты десятки табличек с их именами. Такую табличку здесь может установить каждый, у кого был репрессирован кто-то из близких.

С момента пуска крематория основным типом захоронения на новом Донском стала урна с прахом, установленная в колумбарии или в самой кладбищенской стене. Иногда пепел кремированного хоронят в землю. И до самого последнего времени здесь не погребали умерших гробами, как это делалось в докремационный период.

В значительной степени именно поэтому новое Донское кладбище, начавшее свою историю как вполне православное, русское, впоследствии сделалось кладбищем преимущественно «инородческим», как раньше говорили. Здесь сразу бросается в глаза непропорционально великое, по сравнению с другими московскими кладбищами, количество еврейских захоронений. Иногда на памятниках выбиты соответствующие символы, изредка встречаются надписи на иврите, но чаще всего еврейские захоронения узнаются просто по именам и фамилиям погребенных. Объясняется это опять же спецификой кладбища. Русские люди, во всяком случае, в основной массе, даже в годы наибольшего распространения атеистических и антиправославных идей предпочитали хоронить умерших традиционно, то есть предавать тело земле. Для евреев же это, по всей видимости, не имеет существенного значения, и поэтому они легко, без ущерба для традиций, кремируют своих умерших.