Кесари и боги - Вера Камша

«Возможно, Вам и Вашей супруге будет любопытно, что в Рэме стало одним монашеским орденом больше…»

Если б можно было променять год жизни на вечер с Инес и Бенеро, он бы променял… Или нет? Порой для завершения задуманного не хватает дня или часа, так можно ли рисковать целым годом? Чтобы создать орден, способный бросить вызов Фарагуандо и иже с ним, понадобились чудо, война и море смешанной с правдой лжи, а чем придется мостить дорогу дальше?

«Его адепты не проповедуют, но лишь доверительно разговаривают с людьми о божественных вещах. О том, что человек, как творение Божье, по определению обладает достоинством и правами, которые не должна и не может отнимать ни одна земная власть…»

Доверительные разговоры с интриганами, сплетниками, доносчиками, убийцами, от которых что-то зависит или может зависеть. Скольким из них прежний Хайме де Реваль не подал бы руки? Дать мерзавцу пощечину, вызвать на дуэль, указать на дверь – это просто. Куда труднее негодяя остановить, но умнее всего его использовать. Благородству претит игра чужими судьбами, подлость это делает охотно. И добивается своего. Как Хенилья, слепивший из страха перед «белолобыми», праведного гнева и чужого подвига войну, а из войны – «Орла Онсии». Но в одном дон Гонсало все же был прав. Останься все по-прежнему, он не получил бы ничего, кроме спокойной старости и чистой совести. Впрочем, покойный командор считал свою совесть чистой, а дело – правым. Хайме де Реваль на свой счет не обольщался.

«Я хочу, чтобы Рэма была не позором, а гордостью нашего мира, но покоя для Онсии я хочу больше…»

Как заманчиво оправдать то, что творишь, великой целью, но если ты не Адалид, его доспехи не спасут. Пожертвовав сотнями, отправив Фарагуандо хоть в рай, хоть в преисподнюю, ты спасешь тысячи, но останешься убийцей и клятвопреступником и пребудешь им во веки веков, даже если тебя объявят святым. Цель не оправдывает преступлений, и все равно ты ради нее должен пожертвовать всем. И пожертвуешь…

«…покоя для Онсии я хочу больше…» А ты дал себе волю, генерал! Ты даже забыл, что пишешь не от своего имени. Придется начать с чистого листа и ограничиться делом. Бенеро все еще ищет ответы на загадки Гуальдо. Вряд ли он обошел Перниона, но мало ли…

«Я хотел бы передать Вам просьбу одного почтенного богослова, работающего над трактатом о влиянии святой воды, крестного знамения и священных символов на существа и сущности различной природы. Он уже описал известный Вам случай, имевший место четыре года назад неподалеку от обители Пречистой Девы Муэнской, и теперь ищет упоминания, даже самые смутные, о явлениях подобного рода. В частности, ему удалось отыскать весьма примечательную запись.

Около семисот лет назад лоуэллский епископ обратился в Рэму с вопросом, допустимо ли крещение населяющих некие холмы созданий, а также их детей, и получил ответ, что не только допустимо, но и крайне желательно, поскольку такова обязанность Церкви, а с наличием души Господь разберется. В архивах также встречаются сведения о том, что синаитские демоны иногда принимали человеческую веру и сосуществовали с людьми. Упомянутый богослов был бы крайне признателен за сведения о подобных случаях как в Миттельрайхе, так и в любых других землях, когда бы те ни имели место.

Зная же Ваш интерес к разнообразным зеркалам, Ваш покорный слуга, в свою очередь, берет на себя смелость пересказать малоизвестный отрывок из Пернионовых „Диалогов“. Мундиалитская церковь, более чем высоко ценя труды корпорского мудреца, сочла тем не менее нужным скрыть часть его наследия от непосвященных. В первую очередь это касается избранных диалогов, в которых описаны языческие верования и суеверия. Один из них повествует об аттлах, мифических предках латинян, чьи исконные земли погрузились в море. Именно к ним восходят известные Вам легенды о зеркалах смерти и зеркальной дороге.

Аттлы поклонялись огню и отражениям, возводя свои храмы на берегу спокойных озер, в чьих глубинах жрецы читали высшую волю. Как утверждает Пернион, они полагали наш мир не более чем отражением Изначального Огня, вспыхнувшего среди Хаоса.

„Никто не знает, как долго горел огонь, поскольку времени не существовало, пока из пламени не вышли боги. Сперва разделив Хаос на Тьму, Свет и Время, а затем смешав их, они создали первый из миров и два глядящих друг на друга зеркала, отразивших Изначальный Огонь, Творцов и Сотворенное. Так возникло множество миров-отражений, повторяющих и отвергающих друг друга. Чем меньше кажется отражение, тем дальше мир от Изначального Огня и тем сильней отличается он от божественного замысла. Главное совпадает, но знают ли смертные, что есть главное? Любое отражение несовершенно. Мы поднимаем правую руку, но в зеркале она кажется левой“.

Пермион обоснованно полагал эти верования абсурдными, но было бы забавно, если б где-то существовал мир, в котором Хаммера звали бы Мартином, а Фарагуандо – Томасом, где вскормленные львицей близнецы стали врагами, а Луи Бутор променял хаммерианство на корону…»

Это и в самом деле было бы забавным, но подобные мысли «друг дона Алехо» бумаге не доверит, и Хайме безжалостно сжег исписанный лист. Начинать новое письмо было поздно – небо за окном стало густо-синим, внизу, надо полагать, уже собирались соратники.

– Мы не опоздаем? – заволновался Коломбо, позабывший ради торжественного выезда на генеральском плече об оскорбительных жетонах и неправильном хвосте.

– А как же черные перья? – усмехнулся Хайме. – Или Бонавентура прощен?

– Если генерал ордена говорит, что черное – это белое, – вывернулся фидусьяр, – значит, это так и есть.

Хайме усмехнулся и подошел к зеркалу. Не то чтобы он любил свое отражение, но посеребренное стекло, равно отражавшее живых и мертвых, успокаивало. Неужели все случилось именно с ним? Честолюбивые мальчишеские помыслы, негаданный бой, рана, монашество, жизнь без любви, смерть без смерти, мертвые друзья, неподъемное дело… Погасить костры не только в мундиалитской Онсии, но и в отвергнувших Рэму землях, защитить тех, кто учит и лечит, разобраться в свалившихся на голову чудесах, обуздать фанатиков, взять за горло сильных мира сего и заставить служить людям и Господу. Не слишком ли много для человека, который даже не вынесет допроса с пристрастием?

– Ты останешься здесь, – твердо объявил Хайме фидусьяру, – мои гости имеют право на чистую одежду и тем более на чистые тарелки.

– Я не буду летать над столом, – заныл голубь. – С еретиком это вышло случайно… Он враг нашей веры, и он был посрамлен!

Настолько посрамлен, что был готов выпить вино с упавшими с неба… специями. Да, Крапу в отсутствии брезгливости не откажешь. И в смелости. Тайно явиться в Аббенину для встречи с папистом, признать все, чего нельзя отрицать, но не предать ни короля, ни Лоасс – это не у каждого выйдет.

Выбирая из трех предложенных Лоассу войн, граф согласился на войну с Лоуэллом, тем паче полоумному Джеймсу наскучили ловля ведьм и бесконечные женитьбы, и он вспомнил, что прежняя династия оспаривала корону Лоасса. Бутору это не нравилось. Крапу признался, что Луи готов ударить первым, но опасается Рэмы. Хайме пообещал, что на юге будет тихо и мир не узнает об исповеди брата Яго, в прошлом полковника Лабри, чудом выжившего и раскаявшегося в прежних грехах.