Подземная тюрьма - Лев Пучков

— Сорок три!

Мы открыли еще две двери, я вторую, инженер третью, там было то же самое, что и в первой: яма, ведро, веревка — и никаких инженерно-саперных излишеств.

После седьмой двери коридор поворачивал налево. Миновав узкий проход, мы оказались в точно таком же коридоре с семью дверями — и вот тут было то, что искал инженер.

Вдоль стены и в помещениях с ямами — повсюду были мешки, переплетенные проводами. Только у одной лишь стены, навскидку, было примерно на полтонны — мешков десять, не меньше.

Здесь ж, на стене, напротив третьей двери и примерно на уровне пояса, было смонтировано устройство: квадратная черная коробка, по центру которой светилось табло с убывающей цифирью: 61, 60, 59…

— Свети. — Инженер сел на колени перед коробкой, выдернул из сумки кожаную «раскладушку» с инструментом и в два приема содрал с коробки переднюю панель, обнажив схему и пучки проводов. — Ровнее!

Ровнее не получалось, голова моя почему-то тряслась, и вообще, меня всего колотило крупной дрожью. Вроде бы уже привык, вошел в режим, а тут увидел эти мешки с проводами, оценил, как это все здорово — и организм опять пошел в разнос.

— Сними каску, прижми основанием к стене, — быстро скомандовал инженер.

Я выполнил команду.

— Правее… Еще правее… Налобник сюда направь… Хорошо, так держать.

Да, так было значительно лучше: теперь у нас был неподвижный широкий пучок света, в котором мелькали пальцы инженера, производившие загадочные манипуляции с проводами внутри коробки.

Панель с цифирью висела на двух проводах, числа продолжали убывать: 43, 42, 41…

Я вспомнил про секундомер, поднес его к свету: у нас с этой страшной коробкой расхождение в две секунды. Впрочем, сейчас это уже вряд ли имеет значение.

А что имеет? Возможно, то, что наступила мертвая тишина?

Действительно, сирена стихла, стрельба прекратилась… И спустя несколько секунд послышались легкие шаги.

Продолжая держать каску левой рукой, я вынул из кобуры пистолет и повернулся к проходу, поймав себя на том, что совершенно беспристрастно оцениваю ситуацию: если бой окончился не в нашу пользу, сейчас мне придется стрелять…

Из узкого прохода в коридор неслышно просочились Степа и Юра, живые, а невредимые ли — не знаю, они были все в крови, — и молча встали у первой двери.

Я ждал, что сейчас будут обычные в таких случаях вопросы. Люди только что из боя, возбуждены, переживают, а тут такая солидная расфасовка в коридоре, да и табло висит, красноречиво сжирая цифирь…

Коллеги мои молча смотрели на руки инженера и ждали.

В этот момент они — с ног до головы перемазанные в чужой крови и насквозь пропахшие порохом — были похожи на безмолвных демонов ада, что приходят в чужие подземелья и сеют там смерть и разрушение, уничтожая все живое на своем пути. Ни намека на переживание, ни малейшей эмоции: демоны просто выполнили свою работу и теперь ждали, когда архангел Спартак закончит свою.

Они верили в него.

Они не думали о том, что через два десятка секунд этот бункер может превратиться в братскую могилу для всех нас и для полусотни узников, сидящих в ямах. Ну, по крайней мере, на их бесстрастных лицах, подсвеченных Юриным налобником, я не увидел ни тени сомнения. И — да, теперь я понимаю, почему этой скотине прощают пьяное валяние на полу и прочие непотребства.

Инженер прекратил возиться с проводами, достал из сумки прибор и проверил линию. Затем он перекусил кабель, ведущий от коробки к мешкам и совершенно будничным голосом доложил:

— Готово.

— Ну все, пошли наверх, — скомандовал Степа. — Надо открыть бункер и звякнуть Ольшанскому. Пусть теперь думает, как эту толпу отсюда вытаскивать…

Я не понял… Это что — все?! Не будет ни фанфар, ни диких криков радости, ни даже просто качаний инженера-спасителя на руках?!

Да, похоже, не будет. Мои приземленные коллеги-солдафоны спокойно покинули коридор, инженер собрал инструмент и последовал за ними. Мне не оставалось ничего другого, кроме как присоединиться к коллегам.

До недавнего времени я совершенно точно знал, как должны чествовать великих героев, которые с риском для жизни внезапно спасают целую кучу народу. Цветы, оркестр, транспаранты, пламенные речи, толпы восторженной публики, ликующие красавицы, изнемогающие от страстного желания немедля облобызать славных воинов, ну и, разумеется, харизматичный золотопогонный генерал, весь седой и в орденах, который в последнем кадре скажет, смахнув скупую мужскую слезу:

— Я верил в вас… Спасибо, ребята… Не подвели…

Вот такой примерно у меня был кинематографический и книжный опыт в плане чествования великих героев, и, положа руку на сердце, скажу вам: я совершенно серьезно полагал, что примерно так все и должно в конечном итоге случиться — может, не с такой помпой, но обязательно в таком же формате. То есть как только мы выйдем с объекта, так сразу и…

Генералов было десятка полтора. Не совсем, правда, седых и харизматичных — там и относительно молодых хватало, но слова они говорили отнюдь не самые торжественные и вовсе не нам. Генералы громко ругались матом, орали друг на друга и временами даже вполне по-босяцки цапали друг друга за грудки и на полном серьезе желали драться — выясняли какие-то свои, сугубо генеральские отношения по факту происшествия на объекте «Стодола-24». Впрочем, там хватало и штатских, орали они не хуже генералов, и непонятно было, кто главнее.

Публики тоже хватало, но совсем не восторженной, и сплошь в форме: объект был оцеплен двойным кольцом, внутрь никого не пускали, а для освобожденных узников сделал «коридор», выводили по одному и отправляли на «фильтр», оборудованный тут же неподалеку.

А мы, славная команда героев-освободителей, как-то совершенно неожиданно оказались не у дел: сидели на корточках у КПП и ждали шефа.

Домовитый решал какие-то экстренные вопросы по происшествию на объекте и нашей роли в нем, в связи с чем и задерживался.

Ольшанский нервничал: «пыхал» погасшей трубкой, ежеминутно поглядывал на часы и не хуже генералов ругался матом. Он получил сообщение, что спецназ поехал арестовывать генерала Желябова, и ему приспичило непременно поучаствовать на этом мероприятии. Наш рыцарь синего мундира почему-то был уверен, что без него Желябова обязательно убьют — якобы его арест неприемлем для какого-то клана, и взять генерала живым просто не дадут.

Вскоре подъехал Домовитый. Ольшанский на повышенных тонах перебросился с ним парой фраз, рассказал об обстановке и тотчас же умчался.

— Так, ребята, давай-ка по домам. — Домовитый был хмур и особо печален — не как обычно, а с каким-то глубинно нездоровым подтекстом. — Отдохните, водки выпейте, выспитесь как следует. Завтра начнется такой бардак, что будет не до отдыха. Впрочем, возможно, все начнется уже сегодня, ближе к полуночи…