Стены молчания - Филип Джолович

Мы катались на лодке по праздникам. Ничего особенного — небольшая моторная лодка. Отец — шкипер, мама сидит на корме и опускает руки в воду. Ей это нравилось. Она говорила, что была счастлива, когда каталась на маленькой лодке.

Я оставил лодку в нескольких футах от воды и вернулся к хижине. Я начал рыться в куче хлама, которая лежала около нее. Сети, поплавки, старые чайники, леска, лучины для растопки. А я искал канистру для бензина и нашел ее. Я аккуратно поднял ее и понюхал. Керосин.

Я вернулся к машине, открыл заднюю дверь и вытащил тело матери. Я вздохнул настолько глубоко, насколько позволяли мои раны, и аккуратно опустил маму на песок. Потом подошел к машине и упаковал ее сумку, оставив себе только свои туалетные принадлежности и набор первой помощи. Затем я взял сумку и зажигалку.

Я подошел к хижине, чтобы забрать канистру и лучины для розжига. Потом погрузил все это на лодку.

Вернулся к машине. Все было на месте. Я снова поднял маму, чувствуя, как острая боль пронзила мою спину, руки и бедро.

Я пошел к морю.

Положил маму в лодку. Эта лодка была сделана словно для нее.

И все же, что я делал? Совершал ритуал? Чтобы отдать должное жизни матери. Нет. Не только ее жизни. Жизни самой по себе. Жизни, которая сверкает в беспроглядной темноте.

Я посмотрел на маму. Она все еще была завернута в одеяло. Казалось, это было неправильно. Ей следовало быть свободной. Может быть, она хотела опустить руку в воду.

Я развернул одеяло и подоткнул его, чтобы сделать ее ложе более удобным.

Боже, ее лицо выглядело таким печальным, таким неуверенным, словно она еще не знала, что я был жив, что ее вторжение спасло меня.

— Ты спасла меня, — прошептал я. — Посмотри. Немного помятый, но живой.

Я поцеловал ее в губы, надеясь, что выражение ее лица изменится, но оно, конечно же, осталось прежним. Смерть так не работает.

Я поставил сумку между ее ног, аккуратно поднял руки и скрестил их у нее на груди. Мне хотелось закрыть рану от пули. Все должно быть именно так. Я рассыпал лучины для растопки по лодке и открыл канистру.

Я колебался. Хотела ли мама этого? Я посмотрел на темное небо. Не было ни луны, ни звезд. Но на море покачивались огоньки. Звезды оказались на земле. Радж говорил, что люди здесь не рыбачили по ночам. Значит, это были земные звезды.

Я полил керосином деревянные лучины, одеяло. Потряс канистру. Я знал, что в ней было еще много керосина. Мной снова овладели сомнения, но потом я вылил остатки пахнущей розовой жидкости на тело матери. Я старался не попасть ей на лицо.

Потом, взяв зажигалку в зубы, я встал за лодкой и начал толкать ее в воду. Волны выпихивали ее обратно на берег, но я боролся с ними. Теплая вода омывала меня, соль впитывалась в мои ожоги и порезы. Мне хотелось с воплем выбежать из воды, но вместо этого я лишь сильнее сжал зажигалку зубами.

Я толкал и толкал до тех пор, пока не оказался в воде по плечи. Затем, придерживая лодку одной рукой, другой я взял зажигалку.

Мне надо было разобраться в ней. У нее был какой-то странный механизм. Стальная планка была сверху маленького золотого картриджа. Рычаг? Я толкнул его в одну сторону, потом в другую. Потом попытался приподнять его, но он не хотел подниматься. Вдруг волна чуть не выбила зажигалку из моих рук.

Я провел рукой по другой стороне маленького рычажка и приподнял его. Он открылся с приятным щелчком. Под ним был маленький зубчатый выступ. Кремневый механизм. Я провернул его. Ничего.

Даже ни намека на искру. Я крутанул его в другую сторону. Маленькая искра, но никакого огня. Тогда я со всей силой повернул его. Бинго.

Я поднес зажигалку к одеялу и увидел, как по материалу побежала голубая волна. Погребальный костер загорелся.

Я оттолкнул лодку, и она поплыла в сторону от меня. Внезапно у меня возникло желание кое-что забрать из маминой сумки. Мама забирала с собой слишком много вещей, которые были мне очень дороги.

Я отчаянно поплыл к лодке и понял, что она двигалась от меня на большой скорости. Течение подхватило ее, и если бы я был неосторожен, то мог бы остаться вместе с мамой в этих темных водах.

Лодка уже полыхала, когда я подплыл к ней. От одеяла валил плотный дым, и древесина потрескивала. Я увидел, что одежда на матери уже горела.

Ее сумка тоже горела, но только с одного края. Не думая об ожогах, которые я мог получить, я просунул руку сквозь огонь и открыл молнию на сумке.

Перед тем как принять правильное решение и уплыть, я все же засунул руку в сумку еще раз. Я нащупал слоника и вытащил его.

Я держал статуэтку Ганеша под водой, пока плыл, и боль потихоньку проходила.

Течение было сильным, а я слабым. Железный слоник тянул ко дну, как якорь, но я не собирался отпускать его в глубины моря. Или мы оба выплывем, или оба пойдем ко дну.

Я боролся с течением, но казалось, что никакого прогресса не было. Я закрыл глаза. Не было смысла смотреть. Берега не было видно, и я не хотел знать, насколько близко от берега я был, перед тем как сдаться.

Мои силы истощались, одежда намокла и тащила меня вниз. Когда я стоял на берегу и даже когда толкал лодку, море казалось спокойным, но сейчас волны бушевали вокруг меня. Течение в буквальном смысле хватало меня за ноги.

Я начал идти ко дну. Я вцепился в статуэтку Ганеша и сделал, как я считал, последний рывок.

И после этого море отпустило меня. Я добрался до изгиба берега.

Я лежал на пляже, чувствуя, как теплые волны омывают меня. Одной рукой я загребал песок, другой вцепился в статуэтку Ганеша.

Наконец я поднял голову и осмотрелся. Никого не было видно. Я повернулся и посмотрел в море. Качающиеся огоньки не изменили свои позиции, и к ним направлялся молчаливый пылающий светоч.

Я встал и посмотрел на руку. Ожог был очень сильным.

Я вернулся к машине, снял с себя мокрую одежду и вытерся маминым полотенцем для рук. Терка Кетана не задела вену на моем бедре, но оно все равно сильно кровоточило. Поэтому я использовал большую часть бинта, чтобы остановить кровотечение. Порез на моем плече был сильным, но он лишь медленно сочился, а не истекал кровью. Другие раны, на удивление, были поверхностными, и я подумал, что на них хватит немного бумажных полотенец и крема. Я не стал трогать ожоги.

Я осторожно надел чистую рубашку и брюки, вынул из кошелька все, и оставил пару сотен рупий. После этого я подошел к хижине и засунул пачку банкнот под дверь.

Я вернулся к машине и просто посмотрел на море.

Мама говорила, что ей понравилась Версова.

Не было ни шума, ни грифов, ни двусмысленности. Люди, жившие в прошлом, были далеко, чтобы быть опасными. Семья Кетанов не была Индией для меня, Аскари тоже не был. А вот Радж был. И так же было это место.