Дорогой Джим - Кристиан Мерк

— Что — небось явилась предупредить, что у меня проблемы, верно? — усмехнулась Ифе.

Какое-то время мы все втроем потрясенно молчали. Ни воплей радости, ни особой злости — ничего этого не было. Молча подобрав с пола письмо, я уселась, постаравшись устроиться как можно дальше от Ифе. Надо было что-то сказать — но мне, как на грех, ничего не приходило в голову. Я не закрыла за собой дверь, и сейчас она слабо поскрипывала на ветру. Фиона, не дожидаясь, пока я попрошу, налила мне чашку чаю — я взяла ее без колебаний. Нужно же что-то делать, пока мозги встанут на место, верно?

— Наверное, я должна многое вам объяснить… сама знаю, что просто обязана это сделать, — наконец обронила моя близняшка, уставившись в пустую чашку.

— Пятьдесят пять центов, — старательно притворяясь спокойной, бросила я в ответ.

— Рошин… — одернула меня Фиона — в точности как когда-то делала наша покойная мать.

— Тебе всего лишь и нужно было, что раскошелиться на какие-то жалкие пятьдесят пять центов, — не слушая ее, продолжала я. — Ровно столько, сколько стоит марка на конверте. Неужели так трудно было черкнуть пару слов, чтобы мы тут не сходили с ума, а? Что — у тебя руки бы отвалились, если б ты это сделала? Марку лизнуть лень было? Так дождалась бы, когда пойдет дождь, черт возьми, он бы сделал это за тебя! И все было бы в порядке!

— Рози… — начала Ифе. И тут обратила внимание на конверт, который я по-прежнему держала в руках. — Могу я по крайней мере спро…

— Ни черта ты не можешь! — отрезала я, едва удерживаясь, чтобы не разреветься… правда, не могу сказать, что преуспела в этом. — Думаешь, нам тут сладко приходилось — мне и Фионе — когда все местные чуть ли не в лицо называли нас убийцами?! Смылась, оставив нас вдвоем расхлебывать эту кашу! Кстати, можно узнать, где ты пропадала, сестренка? Жарилась на солнышке, да? Где-нибудь на юге Франции со своим приятелем-футболистом? Или с тем парнем, бельгийцем, который все приставал к нам, предлагая научить свистеть?

— Мне пришлось уехать, чтобы позаботиться кое о чем.

Вот и все объяснение, которым удостоила нас Ифе. После чего поплотнее закуталась в свое жутковатое рубище — точь-в-точь какой-нибудь зеленый салага под взглядом строгого сержанта во время поверки. Фиона предупреждающе тронула меня за плечо — я сделала вид, что не заметила. «Может, я и не имею никакого понятия о времени, — сердито думала я, — но все-таки не настолько тупа, чтобы не заметить те три года, когда мы с Фионой старательно делали вид, что все в порядке — и это в буквальном смысле слова сидя на пороховой бочке». Трясущимися руками я складывала в несколько раз кусочек бумаги, который все еще держала в руках, пока он не стал походить на какое-то дьявольское оригами.

— Что ж, остается надеяться, что ты все-таки нашла время нанести тетушке Мойре визит, — наконец пробормотала я. — Это и есть то, что ты имела в виду, когда писала, что просишь «простить тебя за то, что собираешься сделать»? Я угадала? Ты выследила ее и спалила ее дом вместе с нею? Или придумала что-нибудь пооригинальнее?

— Все, довольно! — вмешалась Фиона. По-моему, несмотря ни на что, она была действительно шокирована, когда я высказала все это вслух. Впрочем, готова поспорить, что втайне она и сама уже подумывала об этом — иначе с чего бы ей так возмущаться, верно?

— Нет, ничего такого, — пробормотала Ифе, потянувшись, чтобы взять меня за руку. Поколебавшись немного, я протянула ей ладонь, но у меня по-прежнему не хватило духу посмотреть ей в глаза. Я не хотела, чтобы кто-то видел меня плачущей, даже мои сестры. Раньше, когда у меня жила Эвви, всякий раз, когда она огорчала меня, я неизменно пряталась в ванной, чтобы никто не видел моих слез, и возвращалась оттуда уже с сухими глазами. Но сейчас… клянусь тебе всем, что для меня свято, — ничто в целом мире не могло сравниться с тем счастьем, которое я испытывала, просто держа Ифе за руку. Фиона, догадываясь об этом, благоразумно помалкивала.

— Ну, так что ты сделала? — буркнула я.

— Дай мне немного прийти в себя, и я вам все расскажу, обещаю, — дрогнувшим голосом пробормотала Ифе, пару раз шмыгнув носом. Я заметила, что и она тоже с трудом удерживается от слез. Мне бросилось в глаза, какие у нее стали шершавые руки — можно было подумать, все это время она работала посудомойкой. — Даже не знаю, с чего начать. Но я пока побуду здесь. Так что можно не торопиться.

Очень медленно я развернула письмо тетушки Мойры, успев краем глаза заметить, как окаменели лица сестер. Бумажная птичка, в которую я успела превратить теткино письмо, вдруг превратилась в какое-то подобие лодки.

— Время у тебя будет, — пробормотала я. Жалкие остатки того счастья, чувства безопасности, которые еще оставались в моей душе, вдруг разом будто обратились в камень. — Потому что мы едем в Малахайд.

Всю дорогу мы молчали.

Поезд, отходивший из Корка в девять тридцать, этим утром оказался забит до отказа. Из-за пара, курившегося над мокрой одеждой набившихся внутрь пассажиров, вагон смахивал на русскую парную. Нам с сестрами удалось обнаружить местечко возле окна подальше от вагона-ресторана. Мы сделали это намеренно — потому что если бы кому-нибудь из пассажиров удалось уловить хотя бы несколько слов из нашего разговора, он наверняка бы схватился за стоп-кран, после чего бросился бы звонить в полицию.

Попытайся понять — мы ведь не какие-то закоренелые убийцы… просто три перепуганные насмерть девушки — разве мы могли вести себя иначе? Так что если кому-то из хладнокровных убийц и удается вывернуться, когда они стоят перед судьей, — что ж, их счастье. Поставь себя на наше место — и все сразу станет ясным. Любить его — или убить? Еще не забыл этот простенький вопрос, а? Проблема только в одном — одно убийство всегда тянет за собой другое. И почему-то эта цепочка никогда не кончается, вот ведь в чем ужас-то! Понимаешь, что я хочу сказать?

— Я не взяла с собой оружие, — прошептала я, обращаясь к сестрам и при этом старательно улыбаясь двум пожилым мужчинам, сидевшим напротив нас.

— Заткнись, дура! — зашипела Фиона. Она приготовила нам в дорогу сандвичи и термос с чаем — точно так же, как много лет назад, когда наши родители уезжали на всю ночь, оставив ее «на хозяйстве».

Пока мы ехали на вокзал, Ифе не проронила ни слова. Три года, которые она пропадала где-то, не прошли для нее даром, оставив свой след на лице моей сестры, но грустные морщинки не могли рассказать нам всего. Можешь назвать меня циничной стервой, если хочешь, но ее по-прежнему окружала аура той безмятежности, невинности и чистоты, обзавестись которой можно было, только если проводить бесконечные часы в обществе отца Мэллоя. И перед ней оказались бессильны даже угрозы тетушки Мойры. По-моему, Ифе даже в голову не пришло отказаться ехать с нами в Дублин — хотя готова поспорить на что угодно, у нее в запасе было немало укромных мест, где она могла бы отсидеться, пока не минует опасность. «Один за всех, все за одного», — объявила она, отправляясь на вокзал, чтобы купить три билета на поезд. Я чувствовала, что за это время в сестре произошла какая-то резкая перемена — но дело тут было вовсе не в убийстве. Внутри нее как будто зажегся свет… которым она не могла или не хотела поделиться с нами.