Тень Серафима - Наталья Сергеевна Корнева

в сдержанных прозрачно-синих тонах на общем бежевом фоне. Царящая тут атмосфера покоя способствовала плавному течению мыслей.

Окон в комнате не было, а две смежных стены представляли собой особо прочное стекло, за которым колыхалась окрашенная в серебряный цвет вода. Вода казалась густой, похожей на прохладную ртуть. В ней парила взвесь светящихся частиц и флегматично передвигали плавниками тщательно подобранные по цвету рыбы – темно-синие, почти черные, оттенком напоминавшие излюбленные Кристофером сапфиры. Изысканно-узкие треугольные тела их медлительно и грациозно скользили в воде.

Наблюдать за хаотическими перемещениями рыб было интересно, вода же всегда действовала успокаивающе. Источники влаги в Бреонии имели в основном подземное происхождение, а потому аквариумы были настоящей редкостью и предметом роскоши. Крупных декоративных рыб, лениво плававших здесь, вывели искусственно, специально чтобы радовать глаз обеспеченным аристократам.

Две другие стены комнаты занимали зеркала, сейчас закрытые плотной материей.

Кристофер чуть потянул ближайший витой шнур, и занавеси плавно разошлись, открыв взгляду высокое, от пола до потолка, зеркало. Границы немедленно раздвинулись, и комната превратилась в огромное пространство, заполненное бесчисленными рыбами.

Надо сказать, зеркала были исключительным явлением как во дворце, так и во всех государственных учреждениях Ледума: лорд Эдвард отчего-то недолюбливал их.

А вот Кристофер, наоборот, любил.

Он придирчиво всмотрелся в свое отражение, изучив тон кожи, разрез губ и глаз, прихотливо уложенные извивы волос. Он был по-настоящему, идеально красив, и знал это. Более того, Кристофер считал, что никто в целом мире не сумеет соперничать с ним, а потому неизбежно был влюблен лишь в самого себя.

Эгоистичная любовь эта сопровождала аристократа с детских лет, возможно, с момента самоосознания, и с каждым годом только росла и крепла, по мере того как к щедрому дару природы, красоте, прибавлялись разнообразные таланты, а также формировался гибкий, неординарный ум эстета.

Каково же было изумление Кристофера, когда в один из дней он вдруг обнаружил, что ошибался насчет своих убеждений. Сердце, подобное прозрачному льду, оказалось бессильно перед твердостью алмаза – тот безжалостно раскрошил его, не посмотрев на красоту, наполнив холодную душу непокоем.

Правителю Ледума и без того принадлежали многие сердца, теперь же он с легкостью, сам не подозревая о том, овладел всеми мыслями и желаниями Кристофера. Чувство это представлялось сродни истинно религиозному фанатизму, обожанию преданного раба, боготворящего возлюбленного господина. Это была смесь восхищения и преклонения.

Одержимость, которую следовало побороть.

Никогда не надеялся Кристофер на что-то иное, кроме как шанса в полной мере проявить свои способности, служа на благо родного города и своего лорда. Таланты его раскрылись во всей красе, и вскоре он получил высокий пост главы службы ювелиров.

Идеал же, который избрал и принял Кристофер, обязан был быть недостижимо высоким и первое время действительно казался таковым.

Ни в коем случае не проявляя даже тени эмоций, Кристофер быстро приобрел расположение правителя, которого откровенно тошнило от угодливости и раболепия окружающих. Несмотря на склонность к деспотизму и желание все контролировать, лорд Эдвард довольно высоко ценил в людях чувство собственного достоинства, а потому приблизил Кристофера к себе.

Но желанная близость правителя вместо удовлетворения принесла неожиданные страдания. Теперь, когда идол был совсем рядом, с него слетела позолота, и осколки разбитого сердца тяжело заворочались в груди, настойчиво требуя большего.

Сокровище, казавшееся прежде недоступным, теперь находилось на расстоянии вытянутой руки.

Однако Алмазный лорд оказался жесток. Терпеть его придирки и постоянные перепады настроения давалось непросто человеку, столь высоко ценящего себя. Возможно, Кристофер не сумел бы переломить свою гордость, если бы правитель не казался столь неоднозначным и сложным для понимания. Грубость его порой была куртуазна до изыска, а издевательства столь изощренны, что доставляли болезненное, ненормальное удовлетворение.

Поняв, что намеренно или нет, а лорд постепенно сводит его с ума, Кристофер испугался. От опасных запретных чувств решил сбежать он в мир ночных увеселений и наркотических снов, однако те не смогли разорвать многолетний плен.

Заменить один наркотик другими не удалось, сделалось только хуже.

Вечен ли этот тягостный плен?

Иногда Кристоферу казалось, что правителю известна его тщательно скрываемая тайна, так явно тот порой вызывал его на откровенность, забавляясь и играя, как кошка с мышью. Конечно, лорд Эдвард не мог воспринимать его всерьез.

Но Кристофер не поддавался на провокации, зная, что занимавшие высокие государственные посты не могли преступать определенных границ, а те, кто все же имел кратковременные интрижки с лордом, немедленно переходили в разряд людей для удовольствий и быстро катились по наклонной до самого дна. Можно было любить кого угодно в этом грешном городе, но только не лорда Эдварда. Это было подобно социальному самоубийству. Кристофер знал: в случае ошибки правитель погубит его.

Так и случилось.

Даже его яркая, сияющая красота не смогла ослепить лорда! С момента дарования ленты премьера правитель откровенно пренебрегал им, даже не считая нужным смягчать свою немилость. На Кристофера обрушилась целая лавина новых обязанностей, заставляя с утра до поздней ночи сидеть над важными государственными бумагами, не поднимая головы. А лорд лишь присылал краткие записки с указаниями и требовал подробных отчетов в письменной форме!

Кристофер допускал, что обдумывание политической ситуации и подготовка к войне отнимает много времени и сил. Однако лорду по-прежнему хватало с лихвой на таинственные ночные отлучки из дворца и на развлечения.

Чего только стоит последняя протеже правителя при дворе, очаровательная Севилла, дочь семьи одновременно и богатой, и знатной. Одно только горе: невозможно глупа. Но ей и не приходится, верно, вести ученых бесед: лорд Ледума брал с каждого по способностям.

В глубине души Кристофер терпеть не мог несносную девчонку, но терпеть все же приходилось.

Премьер страдальчески скривился, одновременно упиваясь благородным выражением трагизма, исказившим тонкие черты лица. Не выжил ли он из ума? Горькое, больное чувство – ревность. Как долго сможет он еще скрывать его? Как долго сможет просто выносить боль, разрушающую, ранящую изнутри? Кажется, это был предел. Должно забыть все и ожесточить сердце, пока оно окончательно не разбито.

О Изначальный, да что с ним не так? Как смертный дошел до того, что посмел предъявлять права на божество? Как решился на столь дерзкий мятеж?

Кристофер нахмурил брови. Здесь нет его вины: лорд Эдвард сам вынудил его. Слишком долгое время он развлекался, вытягивая по одной все жилы. Правитель оказался несправедлив к своему верному поклоннику: приблизил и оттолкнул самого преданного своего слугу.

Вот и сейчас, нацепив на Кристофера черную ленту, правитель буквально узурпировал свои права на него, лишив возможности снять напряжение всем известным способом. Отныне никто во всей Бреонии не посмеет даже прикоснуться