Самурай Ярослава Мудрого - Александр Ледащёв

Харлей проломил кустарник, и я с дороги въехал в лес. Прямо передо мной оказались два человека, снаряжающие луки. Судя по всему, такого дурака, чтобы поехал в лес, они не ожидали, потому стрел на их тетивах не оказалось, а достать из-за поясов свои топорики они не успели – на голову одного с капустным хрустом опустилось копыто моего коня, а на голову другого – мое субурито. Я на месте развернул жеребца, не дожидаясь, пока очнутся товарищи убиенных стрелков, и в один мах вернулся на дорогу, под какое-никакое прикрытие кустарника.

Варяги тем часом все же прорвали толпу нападавших и отрезали их от леса. Но никакой паники среди тех не началось, напротив, они еще яростнее продолжали бой. Нам повезло, что напали на нас почему-то только с одной стороны, иначе, я думаю, моих уных осталось бы еще меньше. А покамест они, визжа и хрипя, склонялись с седел, нанося даже в царящей неразберихе точные, выверенные удары. Пошла наука впрок.

Я с трудом подавил охватившую меня при мысли о том, что Поспел мертв, ярость. Умирать мне пока было нельзя, если уные увидят, что меня нет, это может кончиться плачевно. А припадок ярости в бою спасает крайне редко, да и то, в основном, на экране или на страницах книги. Дальше я просто вошел в привычный рабочий ритм. Отбил, уклонился, нырнул, ударил, дернул коня за поводья, все сначала… Отдельных лиц я уже не видел, оказавшись в самом центре столпотворения, я крутился в седле, как косое веретено, а Харлей, как я понимаю, попал в знакомую ситуацию и, бешено визжа, лягался и грыз лесовиков за головы зубами. Я понятия уже не имел, что творится на поле боя, что делают варяги и дружинные, ограничились ли нападавшие только нами или такая же мешавень творилась по всему нашему поезду – понятия не имею, да это было сейчас и неважно. Криком я собирал уных к себе, осматриваясь с седла и успевая отбивать направленные на меня удары. Что бы ни случилось со всем поездом, а за своих уных отвечаю только я. И в конце концов уные прорвались ко мне, сбились в круг, прикрываясь щитами, и сопротивление наше стало куда более организованным. Добро…

Нападавшие просто неистовствовали. Если бы их ярость равнялась умению, то, думаю, шансов у нас было бы очень и очень немного – я имею в виду группу своих учеников. Но пока они, островками возвышаясь над половодьем врагов, все еще держались, да и варяги, дорвавшись до боя, быстро проредили толпу нападавших.

Самый яростный круговорот вертелся вокруг лесовика огромного роста и бычьей стати, единственного, кто ворвался в наши ряды на коне. Вооружен он был шестопером на длинном, необычайно толстом древке, да и само навершие было намного больше любого, которое мне доводилось видеть. Раз за разом он отбрасывал смыкающееся вокруг него кольцо варягов и уных, ненавистью и бешенством было пропитано каждое его движение, и было ясно, что, пока он жив, его собратья не утратят своего безумного напора.

Судя по всему, эта гениальная и оригинальная мысль посетила не только меня – предводитель варягов, Иннар, кинулся прямо под шестопер, успев проскочить под смертельным кругом, описываемым тяжелым оружием, и неуловимым движением полоснул лесовика мечом по горлу. Мастер. Не просто боец. Судя по всему, творившееся вокруг него не способно было сбить его с толку, он был как рыба в воде.

Но надеждам моим не суждено было сбыться, когда великан упал, лесовики завыли, как псы на гоне, и остервенились окончательно. К счастью, со всех сторон к нам спешили варяги, пробились с левой стороны дружинники, и вскоре лесовиков перебили. Ни одного из них не удалось взять в плен.

Я мельком посмотрел на своих уных и тронул коня к князю, который, в сопровождении Ратьши, ехал к нам. Иннар уже подъезжал к ним.

– Это не тати, таких дураков даже в этих лесах нет, – начал разговор князь. Ратьша согласно кивнул, Иннар пожал плечами, я же ничего не сделал, просто слушал. – Это угольцы. Местные. Думаю, что наш приезд не глянулся их волхвам, только они могли пробудить в язычниках такую ярость. Что скажете? – Князь обращался к нам. Я снова промолчал, да и что бы я мог сказать? Иннар согласно кивнул, а Ратьша произнес:

– Видимо, как и думал ты, князь, волхвы мерю поднимут под то, что мы сюда едем над верой их измываться и крестить всех насильно. Боюсь, по-хорошему договориться не получится, княже, – Ратьша грустно вздохнул, и я понял, что эта мысль – договориться – была их с князем большой надеждой. Князь мрачно кивнул. – А ты, наставник, что скажешь? – внезапно обратился ко мне Ратьша. Я пожал плечами:

– Что мне сказать? Я тут пока мало что понимаю. Знаю лишь, что нас тут никто с хлебом-солью не ждет, так и то сказать, про то я и раньше знал.

– Вовремя ты, наставник, велел уным броню надеть, – сказал негромко князь, – а через то и мы озброиться успели. Спасибо тебе. Но как ты догадался?

Мелькнула мысль показать им браслет Ягой и поведать, что это и чем они ему обязаны, но мысль эту я быстро пресек.

– Не скажу, княже, сам не знаю. Давило что-то на грудь, как что тяжелое положили. Вот и велел.

– Сердце-то у тебя, наставник, вещун, – все так же негромко сказал князь.

Отвечать мне было нечего, и я просто поклонился.

– Ладно, ступайте к своим людям, – отпустил нас князь мановением руки, и, поклонившись, мы с Иннаром отъехали от него и тысяцкого.

– Я тоже, Ферзь, тебе благодарен, – сказал Иннар почти что без привычного, лающего варяжского акцента. – Когда бы не твое сердце, много бы людей моих полегло, сам видел, кинулись они сначала к нам ближе.

– Не на чем, Иннар. Сегодня я тебе помог, завтра ты мне поможешь, одно дело делаем, – отвечал я, Иннар согласно кивнул и поехал к своим варягам, а я, наконец, доехал до уных, сидевших на конях неподалеку от обоза. Пересчитывать их и выискивать глазами Поспелку я себе запретил. Это меня еще ждет.

Ко мне подъехал Воислав, взмыленный, распаленный еще недавним первым своим боем, который ему удалось пережить.

– Наших убито трое, наставник, – поклонившись, доложил он. – Еще четверо раненых, мы их в обоз снесли, на телеги. А легко ранены, кажется, все, – в голосе его просто слышалась гордость этими ранами.

– А Поспелка где? – с трудом выдавил я из себя, боясь, честно говоря, слышать ответ.

– Поспелка наш, как бой начался, на левую сторону дороги убежал и там за деревьями спрятался, чтобы под стрелы не попасть али под горячую руку, – усмехнулся Воислав. – А вот и он!

Я резко обернулся. На взбудораженной Хонде, счастливо улыбаясь, сидел Поспелка.

Я проведал уных в обозе, потом мы сносили к погребальному костру тела убитых, потом, найдя нужную по размеру поляну, устроились на ночлег, заведя телеги в обычное кольцо и выставив двойное охранение. Приказом князя мы и варяги были от ночного бдения освобождены.

Тем не менее я не спал, а бродил по лагерю, как вздорное привидение, только цепями не гремел. Осмотр уных показал, что на орехи досталось всем. Но чувство, вызываемое этим, было двойственным – полегли не все, и тяжелораненых было мало, значит, что-то мне все же удалось им передать. С другой стороны, конечно, убитых было целых три. Много, учитывая, что группа антиваряжского спецназа состояла всего-то из двадцати человек. Можно, конечно, себя тешить тем, что дело ратное, то ли бывает, случается, что и матерых волчар душат, как кроликов. Нет. Нельзя себя тешить. Плохо работаем, товарищ Ферзь. Очень плохо. А учитывая, что такого рода встречи с местными будут, я полагаю, еще не раз, заниматься станет труднее. Ну что же – делай что должен, и будь что будет. Иначе никак.