Винсент - Сара Брайан

— Ты мне никогда не надоешь, Лейк. Я люблю тебя. — Его голос слегка изменился на более мрачный тон. — Но мы поговорим о том, как ты сбежала от меня, когда вернемся домой.

Кивнув, она поняла, что ее чувства были правильными.

Я переломила последнюю соломинку.

Когда его губы прижались к ее губам, это не было похоже ни на один другой поцелуй, который он дарил ей раньше. В этом поцелуе было другое обещание, обещание обладания. Его рот завладел ее ртом в одной долгой, горячей ласке. Ее тело задрожало, когда он отстранился, и она оказалась лицом к лицу с тьмой внутри него.

Лейк облизнула пересохшие губы, глядя на него. Этот другой Винсент не пытался спрятаться, показывая ей, что он здесь, чтобы остаться. Мария тихо поднялась по лестнице, в то время как ее глаза по-прежнему не могли оторваться от его безумной детской голубизны.

— Я хочу, чтобы ты осталась здесь с Марией. — Его голос был таким же холодным, как и его глаза.

О, Боже.

Она схватила его за руку, не давая ему встать.

— Почему?

Он просто смотрел на нее, и его глаза говорили сами за себя.

Лейк сморгнула слезы, крепче сжимая его руку.

— Винсент, пожалуйста. Я люб…

Его большой палец накрыл ее губы, заставляя замолчать, прежде чем подушечка его большого пальца начала тереть ее припухшую от поцелуев нижнюю губу.

— Ты не скажешь мне этого сейчас. Если завтра ты все еще будешь чувствовать, то же самое, тогда ты можешь сказать мне.

Она в шоке смотрела, как он встал и что-то прошептал Марии. Ее глаза закрылись, когда новые слезы потекли по ее лицу, не в силах смотреть, как он уходит. Не было никакой мольбы или борьбы с кем-то настолько темным. Это только ухудшило бы исход, его глаза обещали ей то же самое.

Мария села на кровать, взяв ее за руку, когда Винсент снова закрыл дверь на чердак.

— Мария, пожалуйста, иди и отговори его от этого. Он тебя послушает.

Слезы Лейк только умножились.

— Я не могу, — прошептала ей Мария, кладя голову Лейк себе на колени и нежно приглаживая ее волосы.

— П…почему?

Она продолжала в том же ритме гладить свои волосы.

— Разве они не заслуживают этого после всего, что они с тобой сделали? Я только что видел их, Лейк. Они сошли с ума и потеряли всякое чувство реальности. Когда вы рождаетесь сумасшедшим, вам нужно сохранить какой-то якорь, чтобы оставаться на земле, поддерживать связь с реальностью. В тот момент, когда вы теряете это, вы теряете свою человечность. С ними нужно разбираться ради других людей и ради них самих. Знать, что ты потерял его вот так — до точки невозврата — может быть величайшим страданием.

Лейк видела, что ее мать и Джон сошли с ума, и что бы они ни заслужили за то, что причинили ей боль, она никогда не возьмет это в свои руки; поэтому выбор зависел не от нее. Еще…

Она пыталась держать себя в руках, проливая слезу за слезой.

— Она моя мать, моя семья, моя кровь.

Лейк не знала, кого она больше пыталась убедить — Марию или саму себя.

— Семья не может определяться по крови. Семья определяется поступками. Семья — это доверие. Семья — это принятие. Семья — это любовь. Настоящую семью зарабатывают, а не рождают. — Голос Марии был чистым и сильным, придавая ей сил с каждым произнесенным словом.

Слезы медленно начали останавливаться, когда она осознала слова Марии…

Семья — это доверие… Мне очень жаль, дорогая. Он заставил меня доставить тебя сюда.

Семья — это принятие… Ты маленькая шлюха из трейлера.

Семья — это любовь… Лейк, я люблю тебя. Ты никогда не поймешь, как сильно я, черт возьми, люблю тебя.

Слезы в ее глазах наконец прекратились. Наконец-то все стало ясно.

ГЛАВА 57

Ты сгоришь, ублюдок

Винсент закрыл дверь на чердак, не чувствуя себя виноватым за то, что собирался сделать. Видеть ее там, наверху, в таком состоянии, не зная, придет ли он и спасет ее, убило его почти так же сильно, как мысль о том, что ее, возможно, нет в живых. Он не собирался сожалеть о том, что собирался сделать, и он чертовски уверен, что не жалел об этом.

Пройдя по другому коридору, он вошел в открытую дверь спальни. Мария сказала ему, что Эшли там нет, но она также сказала ему, что он должен взглянуть на ее спальню.

Войдя и оглядевшись, он увидел сумки и свертки с вещами, все неношеные или использованные, бирки все еще были на всем. Он сразу понял, что все это были вещи, которые ее мать, вероятно, купила для Лейк, только для того, чтобы Эшли взяла их. Несмотря на то, что Эшли не могла носить большинство вещей, ей было явно наплевать, она просто хотела взять у Лейк все, что могла.

Честно говоря, было невероятно, сколько вещей она могла бы вернуть, но не сделала этого. Эшли тоже могла бы выбросить это, но она этого не сделала. Вместо этого она копила эго, постоянно глядя на свое превосходство над Лейк. Было очевидно, что чувства Джона к Лейк также исказили разум Эшли. Они оба хотели контролировать ее, но этому гребаному дерьму наконец-то пришел конец.

Спустившись вниз, Винсент увидел, что Нерона и Амо с удовольствием привязали их к кухонным стульям.

— Черт, слава Богу. Я не могу больше терпеть этих тупых ублюдков ни секунды, — сказал Амо, крепче связывая запястья Джона за спиной.

— Не может быть, чтобы эта сука была матерью Лейк. — Нерон положил ключи от переехавших машин на стол.

Джон начал смеяться.

— Я же сказал тебе, что она уме…

Кулак Винсента ударил его по лицу прямо над уже сломанным носом, вызвав ужасный звук.

— Ублюдок, не говори так о ней снова. Она не мертва, и ты, блядь, это знаешь.

Джон был невозмутим.

— Так и есть! Она ничто без меня, точно так же, как ее мать — кусок дерьма была никем до меня! Ты знаешь, почему я называю ее мусором из трейлера?

Взяв со стола тяжелый носок, Винсент начал размахивать им, слыша, как внутри гремят все мелочи.

— Потому что ее гребаный отец родился и вырос в трейлерном парке. Его родители, вероятно, были гребаными врожденными умственно отсталыми.